Двадцать лет одного лета. Дело № 48
Шрифт:
Он не знал, как сделать так, чтобы она поверила ему, а уж тем более доверилась. Для неё он был лишь представителем власти, который выполнял свою работу. Но ему чётко было ясно лишь одно: её жестоко подставили. Карецкий искренне желал ей помочь, но не мог это сказать на прямую, а она не понимала, почему она должна ему поверить. Но она сделала это. Полина молча кивнула своей маленькой белокурой головкой. Он протянул ей бланк уведомления о предоставлении защитника, указал галочкой, где ей нужно расписаться и продиктовал, как написать отказ
– Хорошо, теперь давай расскажи, как всё было, после чего я запишу твои показания в протокол.
– Так вот. Я ждала Лёшу, он задерживался, – начала она, но он снова её перебил.
– Кто такой Лёша?
– Муж мой, точнее парень, мы с ним живём вместе, но не расписаны.
– Ясно, дальше.
– Потом раздался телефонный звонок. Мама меня позвала к телефону и сказала, что это Алексей. Он был у Голощенковой дома, сказал, что я должна прийти к ней в квартиру, тут кое-что нужно было забрать. Я оделась и пошла. Где живёт Голощенкова я знала, так как много раз была там.
Полина робко посмотрела на Карецкого и в его пытливом взгляде прочла немой вопрос, после чего пояснила:
– Выпивали у неё в квартире часто. Когда я пришла, дверь в квартиру оказалась открыта. Я нажала на кнопку звонка и не дожидаясь, когда кто-нибудь выйдет, зашла внутрь и тут же из кухни мне навстречу вышел Лёша. Он был пьян, но не очень сильно. Сказал, что договорился с Голощенковой и та отдаёт нам свои вещи, якобы я могу идти в комнату и брать всё, что захочу. Мне ещё показалось это странным, но я полностью ему доверяю.
Она сделала паузу, затем продолжила:
– Вернее доверяла.
Полина внезапно закашляла. Карецкий поднялся из-за стола, подошёл к закипевшему чайнику и, достав из коробочки пакетик чёрного чая, положил его в свою кружку и налил туда кипятка.
– На, попей. – Он протянул кружку Полине. Она протянула свои ладошки к кружке, но в самый последний момент резко одёрнула их.
– Горячо, – проговорила она. Он, едва не выпустив кружку из рук, всё же удержал её и аккуратно поставил рядом с ней, а сам сел обратно за стол. Достав из пачки сигарету, он закурил.
– А мне можно? – Полина вопросительно посмотрела на пачку сигарет. Он положил сигареты с зажигалкой перед ней. Она достала из неё одну сигарету и прикурила. Сделав глубокую затяжку и выпустив в сторону от Карецкого тонкую струйку сизого дыма, она повернулась и пристально посмотрела на него. Он не смог понять этого взгляда, но на сколько смог его трактовать, он был просящим. Но просящим чего? Она молча смотрела на него, будто находясь в каком-то гипнотическом состоянии: не моргая, её глаза нашли его и теперь впились в него своим жадным взором, как будто телепатически пытались передать какую-то информацию. Он не выдержал этого взгляда и попытался вернуть её обратно на землю:
– И что было дальше?
Она встрепенулась, как
– Простите, мне на секунду показалось, что мы с Вами знакомы очень давно. Я просто пыталась вспомнить, где я могла Вас раньше видеть.
– Мы раньше не встречались, – не много грубо оборвал он полёт её девичей фантазии. – Дальше, что было?
– Леша вернулся на кухню.
– Кто там был ещё?
– Не знаю, кроме него я больше никого не видела. Но голосов было несколько: мужские и один пьяный голос Голощенковой.
– Хорошо, продолжай.
Карецкий достал из ящика стола бланк протокола допроса подозреваемого и стал заполнять анкетные данные, параллельно продолжая слушать Полину, дабы ничего не упустить. Он давно для себя открыл этот приём запоминания: слушая допрашиваемого, ему необходимо было чем-то параллельно заниматься, чтобы чётко и близко к тексту формулировать корректную фразу для протокола.
– Леша вернулся обратно в кухню, а я зашла в комнату. На диване в беспорядке лежали различные детские вещи. У меня у самой детей пока ещё нет, но есть у моих подруг. Я решила взять эти вещи и раздать им, мне то они не нужны. Тут же валялся какой-то пакет, в который я начала их складывать.
– Ты помнишь, что там лежало? Можешь перечислить?
– Нет, конечно, не помню. Я клала в пакет всё подряд. Там были какие-то чепчики, ползунки, кофточки, ничего крупного и запоминающегося не было.
– Так, дальше. – Он записывал всё, что говорила Белинская в протокол допроса подозреваемой.
– Сложив все детские вещи в пакет, я огляделась в поисках того, что бы можно было взять ещё.
– А Лёша разве не указал конкретно, что можно, а что нельзя брать? – задал уточняющий вопрос Карецкий.
– Нет, – ответила Полина. – Он сказал, чтобы я шла в комнату и брала всё, что нужно. Поэтому, сложив детские вещи в пакет, я выдвинула один из ящиков из мебельной стенки, в котором лежало женское бельё. Оно всё было ношенное и я уже хотела его закрыть, как вдруг увидела в пакете абсолютно новый комплект белого кружевного белья. Я его достала, расправила и поняла, что размер довольно большой, мне он точно не подойдёт, поэтому решила взять его для мамы.
Она перестала рассказывать и взяла кружку с чаем. Карецкий дописал фразу и вновь посмотрел на неё. Она молча пила чай и смотрела неподвижными глазами на стену прямо перед собой.
– И ты считаешь нормальным приходить в чужой дом, копаться в чужом белье и брать оттуда что-то для себя?
– Я не для себя.
– Да не важно, – не дал ей договорить Карецкий. – Я к тому, что ты копалась в чужих вещах и брала чужое.
Полина замолчала и опустила голову.
– Выходит, он меня подставил, – тихо проговорила она, продолжая смотреть на стену не моргая, из-за чего у Карецкого сложилось ощущение, что вопрос адресован скорее стене, нежели ему.
– Оба хороши. Ладно, что было дальше?