Двадцать лет спустя (иллюстрации Боже)
Шрифт:
— В таком случае, милостивый государь, я должен сказать вам, — продолжал д’Артаньян, — что удар был вами нанесен мастерски: вы чуть не убили этого человека…
— Я думал, что совсем его убил, — заметил Грослоу.
— Нет, не совсем. Правда, он был близок к этому, но все же не умер.
При этих словах д’Артаньян бросил взгляд на Парри, для которого он, собственно, и говорил и который стоял перед королем бледный как мертвец.
Что касается короля, то он слышал весь этот разговор, и сердце его сжималось от невыразимой боли. Он не понимал, для чего французский офицер передавал все эти ужасные подробности, и возмущался его видимым равнодушием. Только при последних словах д’Артаньяна он вздохнул с облегчением.
— Ах, черт возьми, — встревожился Грослоу, — я думал, что ударил удачнее. Если бы отсюда не было так далеко до дома этого несчастного, я бы вернулся, чтобы покончить с ним.
— И это было бы лучше, если вы не хотите, чтобы он остался в живых, — сказал д’Артаньян, — так как, знаете ли, раны в голову, если человек не умер сразу, заживают через неделю.
И д’Артаньян вторично бросил взгляд на Парри, на лице которого выразилась такая радость, что Карл, улыбаясь, протянул ему руку.
Парри наклонился и почтительно поцеловал руку своего господина.
— Право, д’Артаньян, — сказал Атос, — вы столь же красноречивы, как остроумны. Но что вы скажете о короле?
— Мне очень нравится его лицо, — сказал д’Артаньян. — В нем есть и доброта и благородство.
— Да, но он угодил в плен, — заметил Портос, — а это плохо.
— Мне очень хочется выпить за здоровье короля, — сказал Атос.
— В таком случае позвольте мне произнести тост, — предложил д’Артаньян.
— Говорите! — согласился Арамис.
Портос с изумлением взирал на д’Артаньяна, поражаясь изворотливости его гасконского ума.
Д’Артаньян наполнил свой оловянный кубок и поднялся.
— Господа, — обратился он к своим товарищам, — предлагаю выпить за здоровье того, кому принадлежит первое место за этим обедом: за нашего полковника. Да будет ему известно, что мы к его услугам до самого Лондона и далее.
Произнося это приветствие, д’Артаньян смотрел на Гаррисона, Гаррисон принял тост на свой счет, поднялся, поклонился четырем друзьям и без малейшего сомнения осушил свой кубок. Между тем французские офицеры перевели свой взор на короля и выпили все вместе.
Карл, в свою очередь, протянул свой кубок Парри, который налил туда немного пива, ибо короля угощали тем же, чем и других. Поднеся кубок к губам, он взглянул на четырех друзей и выпил пиво с улыбкой, полной признательности.
— Ну а теперь, господа, — крикнул Гаррисон, ставя на стол свой кубок и не обращая никакого внимания на своего знатного пленника, — пора в путь.
— Где мы будем ночевать, полковник?
— В Тэрске, — отвечал Гаррисон.
— Парри, — сказал король, поднимаясь и обращаясь к своему слуге, — вели подать моего коня. Я еду в Тэрск.
— Честное слово, — сказал д’Артаньян Атосу, — я очарован вашим королем и готов ему служить.
— Если вы говорите это от чистого сердца, — отвечал Атос, — то король не попадет в Лондон.
— Как так?
— А так, что мы освободим его.
— О, на этот раз, Атос, — заметил ему д’Артаньян, — вы, честное слово, сошли с ума.
— У вас есть какой-нибудь определенный план? — спросил Арамис.
— Эх, — сказал Портос, — нет ничего невозможного, когда есть хороший план.
— У меня нет никакого плана, — сказал Атос. — Д’Артаньян что-нибудь придумает.
Д’Артаньян пожал плечами, и они пустились в путь.
Глава 18
Д’Артаньян придумывает план
Атос знал д’Артаньяна, пожалуй, лучше, чем сам д’Артаньян. Он знал, что ему достаточно заронить в изобретательный ум гасконца какую-нибудь мысль, подобно тому как достаточно бросить зерно в тучную и плодоносную почву. Поэтому он совершенно спокойно отнесся к тому, что его друг пожал плечами и поехал рядом с ним, разговаривая о Рауле — разговор, который, как помнит читатель, при других обстоятельствах остался незаконченным.
Уже наступила ночь, когда прибыли в Тэрск. Четверо друзей делали вид, что не обращают никакого внимания на меры предосторожности, которые принимались по отношению к королю. Они остановились в частном доме, и так как им каждую минуту приходилось опасаться за самих себя, они расположились все в одной комнате, обеспечив себе выход на случай нападения. Слуг разместили каждого на своем посту. Гримо улегся на соломе у дверей.
Д’Артаньян был задумчив и, казалось, утратил на время свою обычную словоохотливость. Он не говорил ни слова и только насвистывал, прохаживаясь между постелью и окошком. Портос, по обыкновению ничего не замечавший, все досаждал ему вопросами. Д’Артаньян нехотя отвечал, а Атос и Арамис переглядывались и улыбались.
Хотя за день друзья очень устали, все они спали очень плохо, за исключением Портоса, у которого сон был такой же мощный, как и аппетит.
На следующее утро д’Артаньян встал первым. Он уже побывал на конюшне, осмотрел лошадей и отдал распоряжение относительно предстоящего путешествия, а Атос и Арамис все еще не проснулись, Портос даже блаженно храпел.
В восемь часов утра все тронулись в путь в том же порядке, как и накануне. Только д’Артаньян покинул своих друзей и подъехал к Грослоу, чтобы возобновить знакомство, завязавшееся накануне.
Пуританский офицер, которому похвалы его нового знакомого приятно щекотали самолюбие, встретил его с любезной улыбкой.
— Право, дорогой капитан, — сказал ему д’Артаньян, — я очень счастлив, что нашел наконец человека, с которым могу говорить на моем родном языке. Мой друг дю Валлон — человек очень угрюмого характера; из него клещами не вытянешь и четырех слов в сутки, что же касается двух наших пленников, то они, понятно, не очень расположены разговаривать.