Двадцать лет спустя (изд. 1957г.)

Дюма-отец Александр

— Этот молодой человек, — спокойно ответил Атос, — сирота, которого мать подкинула одному бедному сельскому священнику; я вырастил и воспитал его.

— И он, вероятно, очень к вам привязан?

— Я думаю, что он любит меня как отца.

— И, конечно, исполнен признательности?

— О, что касается признательности, то она должна быть взаимной: я обязан ему столько же, сколько он мне. Я не говорю ему этого, но вам, д'Артаньян, скажу правду: в сущности, я в долгу у него.

— Как так? — удивился мушкетер.

— Конечно, боже мой, как же

иначе! Ведь он причина перемены, которую вы видите во мне. Я засыхал, как жалкое срубленное дерево, лишенное всякой связи с землей; и только сильная привязанность могла заставить меня пустить новые корни в жизнь. Любовница? Я был для этого стар. Друзья?

Вас уже не было со мной. И вот в этом ребенке я вновь обрел все, что потерял. Не имея более мужества жить для себя, я стал жить для него. Наставления полезны для ребенка, но добрый пример еще лучше. Я подавал ему пример, д'Артаньян. Я избавился от своих пороков и открыл в себе добродетели, которые раньше не имел. И полагаю, что не преувеличиваю, д'Артаньян. Рауль должен стать совершеннейшим дворянином, какого только наше обнищавшее время способно породить.

Д'Артаньян смотрел на Атоса с возрастающим восхищением. Они прогуливались в прохладной тенистой аллее, сквозь листву которой пробивались косые лучи заходящего солнца. Один из этих золотых лучей осветил лицо Атоса, глаза которого, казалось, излучали такой же теплый спокойный вечерний свет.

Неожиданно д'Артаньян вспомнил о миледи.

— И вы счастливы? — спросил он своего друга.

Острый взгляд Атоса проник в самую глубину сердца д'Артаньяна и словно прочел его мысли.

— Так счастлив, как только может быть участлив на земле человек. Но договаривайте вашу мысль, д'Артаньян, ведь вы не все мне сказали.

— Вы проницательны, Атос, от вас ничего невозможно скрыть, — сказал д'Артаньян. — Да, я хотел вас спросить, не испытываете ли вы порой внезапных приступов ужаса, похожих на…

— Угрызения совести? — подхватил Атос. — Я договариваю вашу фразу, мой друг. И да и нет. Я не испытываю угрызений совести, потому что эта женщина, как я полагаю, заслужила понесенную ею кару. Потому что, если бы ее оставили в живых, она, без сомнения, продолжала бы свое пагубное дело. Однако, мой друг, это не значит, чтобы я был убежден в нашем праве сделать то, что мы сделали. Быть может, всякая пролитая кровь требует искупления. Миледи уже поплатилась; может быть, в свою очередь, это предстоит и нам.

— Я иногда думаю то же самое, Атос, — сказал д'Артаньян.

— У этой женщины был, кажется, сын?

— Да.

— Вы слыхали о нем что-нибудь?

— Ничего.

— Ему, должно быть, теперь двадцать три года, — прошептал Атос. — Я часто думаю об этом молодом человеке, д'Артаньян.

— Вот странно. А я совсем забыл о нем.

Атос грустно улыбнулся.

— А о лорде Винтере вы имеете известия?

— Я знаю, что он был в большой милости у короля Карла Первого.

— И, вероятно, разделяет его судьбу, а она в настоящий момент печальна. Смотрите, д'Артаньян, — продолжал

Атос, — это совершенно совпадает с тем, что я сейчас сказал. Он пролил кровь Страффорда. * Кровь требует крови. А королева?

— Какая королева?

— Генриетта Английская, дочь Генриха Четвертого.

— Она в Лувре, как вам известно.

— Да, и она очень нуждается, не правда ли? Вовремя сильных холодов нынешней зимой ее больная дочь, как мне говорили, вынуждена была оставаться в постели, потому что не было дров. Понимаете ли вы это? — сказал Атос, пожимая плечами. — Дочь Генриха Четвертого дрожит от холода, не имея вязанки дров! Зачем не обратилась она к любому из нас, вместо того чтобы просить гостеприимства у Мазарини? Она бы ни в чем не нуждалась.

— Так вы ее знаете, Атос?

— Нет, но моя мать знавала ее ребенком. Я вам говорил, что моя мать была статс-дамой Марии Медичи?

— Никогда. Вы ведь не любите говорить о таких вещах, Атос.

— Ах, боже мой, совсем напротив, как вы сами видите, — ответил Атос.

— Просто случая не было.

— Портос не ждал бы его так терпеливо, — сказал, улыбаясь, д'Артаньян.

— У всякого свой нрав, милый д'Артаньян. Портос, если забыть о его тщеславии, обладает большими достоинствами. Вы с ним виделись с тех пор?

— Я расстался с ним пять дней тому назад, — сказал д'Артаньян.

И тотчас же со свойственным гасконцам живым юмором он рассказал о великолепной жизни Портоса в его замке Пьерфон. А разбирая по косточкам Портоса, он задел два-три раза и достойного господина Мустона.

— Замечательно, — ответил Атос, улыбаясь шуткам своего друга, напомнившим ему их славные дни, — замечательно, что мы тогда сошлись случайно и до сих пор соединены самой тесной дружбой, невзирая на двадцать лет разлуки. В благородных сердцах, д'Артаньян, дружба пускает глубокие корпи. Поверьте, только злой человек может отрицать дружбу, и лишь потому, что он ее не понимает. А Арамис?

— Я его тоже видел, по он, мне показалось, был со мной холоден.

— Так вы виделись с Арамисом? — сказал Атос, пристально глядя на д'Артаньяна. — Право же, вы предприняли паломничество по храмам дружбы, говоря языком поэтов.

— Ну, конечно, — ответил смущенно д'Артаньян.

— Арамис, вы сами знаете, — продолжал Атос, — по природе холоден; к тому же он постоянно запутан в интригах с женщинами.

— У него и сейчас очень сложная интрига, — заметил д'Артаньян.

Атос ничего не ответил.

«Он не любопытен», — подумал д'Артаньян.

Атос не только не ответил, но даже переценил разговор.

— Вот видите, — сказал он, обращая внимание д'Артаньяна на то, что они уже подошли к замку. — Погуляв часок, мы обошли почти все мои владения.

— Все в них очаровательно, а в особенности то, что во всем чувствуется их владелец, — ответил д'Артаньян.

В эту минуту послышался конский топот.

— Это Рауль возвращается, он нам расскажет о бедной крошке.