Двадцать лет спустя
Шрифт:
— Почему такая перемена?
— Этого я не могу вам сказать.
— Объясни, пожалуйста.
— Не могу.
— Что это еще за шутки!
— Вы знаете, виконт, что я никогда не шучу.
— Да, но я знаю также приказание графа де Ла Фер, чтобы вы остались со мной, а Оливен вернулся в Париж. Я следую распоряжениям графа.
— Но не при данных обстоятельствах, сударь.
— Уж не собираетесь ли вы ослушаться меня?
— Да, сударь, потому что так надо.
— Значит, вы упорствуете?
— Значит, я уезжаю. Желаю счастья, господин
Гримо поклонился и направился к двери.
Рауль, разгневанный и вместе с тем обеспокоенный, побежал за ним и схватил его за руку.
— Гримо, останьтесь, я хочу, чтобы вы остались.
— Значит, вы желаете, — сказал Гримо, — чтобы я дозволил убить графа?
Он снова поклонился, готовясь выйти.
— Гримо, друг мой, — сказал виконт, — вы так не уедете, вы не оставите меня в такой тревоге. О Гримо, говори, говори, ради самого неба.
И Рауль, шатаясь, упал в кресло.
— Я могу сказать вам только одно… Тайна, которой вы у меня допытываетесь, не принадлежит мне. Вы встретили монаха?
— Да.
Молодые люди с ужасом посмотрели друг на друга.
— Вы привели его к раненому?
— Да.
— И вы имели время его разглядеть?
— Да.
— И узнаете его, если опять встретите?
— О да, клянусь в том, — сказал Рауль.
— И я тоже, — сказал де Гиш.
— Если когда-нибудь вы встретите его где бы то ни было, по дороге, на улице, в церкви, все равно где, наступите на него ногой и раздавите без жалости, без сострадания, как раздавили бы змею, гадину, ехидну. Раздавите и не отходите, пока не убедитесь, что он мертв. Пока он жив, жизнь пяти людей будет в опасности.
И, воспользовавшись изумлением и ужасом, охватившими его собеседников, Гримо, не прибавив больше ни слова, поспешно вышел из комнаты.
— Ну, граф, — сказал Рауль, обращаясь к де Гишу, — не говорил ли я вам, что этот монах производит на меня впечатление гада?
Через две минуты, заслышав на дороге лошадиный топот, Рауль поспешил к окну. Это Гримо возвращался в Париж. Он приветствовал виконта, взмахнув шляпой, и вскоре исчез за поворотом дороги.
Дорогой Гримо думал о двух вещах: первое — что если ехать так быстро, его лошадь не выдержит и десяти миль; второе — что у него нет денег.
Но если Гримо говорил мало, то изобретательность его от того стала только сильнее. На первой же почтовой станции он продал свою лошадь и на вырученные деньги нанял почтовых лошадей.
Глава 37. КАНУН БИТВЫ
Рауля оторвал от его грустных мыслей хозяин гостиницы, стремительно вбежавший в комнату, где произошла только что описанная нами сцепа, с громким криком:
— Испанцы! Испанцы!
Это было достаточно важно, чтобы заставить позабыть все другие заботы. Молодые люди расспросили хозяина и узнали, что неприятель действительно надвигается через Гуден и Бетюн.
Пока д'Арменж отдавал приказания снарядить отдохнувших лошадей к отъезду, оба молодых человека взбежали к верхним окнам дома, откуда было видно далеко кругом, и действительно заметили начинавшие выдвигаться на горизонте, со стороны Марсена и Ланса, многочисленные отряды пехоты и кавалерии. На этот раз то была не бродячая шайка беглых солдат, но целая армия.
Ничего другого не оставалось, как последовать разумному совету д'Арменжа и поспешно отступить.
Молодые люди быстро спустились вниз. Д'Арменж уже сидел на коне. Оливен держал в поводу лошадей молодых господ, а слуги графа стерегли пленного испанца, сидевшего на маленькой лошадке, нарочно для него купленной. Руки пленного из предосторожности были связаны.
Маленький отряд рысью направился к Камбрену, где предполагали застать принца. Но тот еще накануне отступил оттуда в Ла-Бассе, получив ложное донесение, будто неприятель должен перейти Лис около Эстсра, Действительно, обманутый этим известием, принц отвел свои войска от Бетюна и собрал все свои силы между Вьей-Шапель и Ла-Вапти. Он только что с маршалом до Граммоном осмотрел линию войск и, вернувшись, сел за стол, расспрашивая сидевших с ним офицеров, которым он поручил добыть разные сведения. Но никто не мог сообщить ему ничего положительного. Уже двое суток, как неприятельская армия исчезла, словно испарилась.
А известно, что никогда неприятельская армия не бывает так близка, а следовательно, и опасна, как в тот миг, когда она вдруг бесследно исчезает. Поэтому принц был, против обыкновения, мрачен и озабочен, когда в комнату вошел дежурный офицер и сообщил маршалу Граммону, что кто-то желает с ним говорить.
Герцог де Граммон взглядом попросил у принца разрешения и вышел.
Принц проводил его глазами, и его пристальный взгляд остановился на двери. Никто не решался промолвить слово, боясь прервать его размышления.
Вдруг раздался глухой гул. Принц стремительно встал и протянул руку в ту сторону, откуда донесся шум. Этот звук был ему хорошо знаком: то был пушечный выстрел.
Все поднялись за ним.
В эту минуту дверь отворилась.
— Монсеньер, — произнес маршал де Граммон, с радостным лицом входя в комнату, — не угодно ли будет вашему высочеству разрешить моему сыну, графу де Гишу, и его спутнику, виконту де Бражелону, войти сюда и сообщить нам сведения о неприятеле, которого мы ищем, а они уже нашли.
— Разумеется! — живо воскликнул принц. — Разрешаю ли я? Не только разрешаю, но хочу этого. Пусть войдут.
Маршал пропустил вперед молодых людей, очутившихся лицом к лицу с принцем.
— Говорите, господа, — сказал принц, ответив на их поклон. — Прежде всего рассказывайте, а уж потом обменяемся обычными приветствиями. Для нас всех в настоящую минуту самое важное — поскорее узнать, где находится неприятель и что он делает.
Говорить, конечно, следовало графу де Гишу: он был не только старше возрастом, но еще и был представлен принцу отцом. К тому же он давно знал принца, которого Рауль видел в первый раз.