Двадцать ноябрей

Стрелинская Мариэль

Она вдруг засмеялась и смех у нее был как у тридцатилетней.

– О-да! Ты тогда знатно выступил…Кажется, сам пастор позавидовал твоему красноречию.

Крейг снова улыбнулся.

Губы в отражении стекла вновь стали казаться ему пухлыми. Как в детстве.

–Знаешь, мне иногда стыдно за тот день. Да и за многие другие дни. Когда я был не очень сдержан…Язык – мой враг. Скальпель…

–Это ты про свои вопли об этих черствых бездушных взрослых вокруг себя?

– Ага, – Крейг хмыкнул.

– Или может про то, как они заставили тебя сидеть и потеть в тесном костюме? Или про то, что все эти напыщенные взрослые озабочены лишь тем, что хотят жениться, чтобы потом законно целоваться? А потом ненавидят тех, на ком женились? И тетю Полли ждет то же самое?

– Тетя Полли не заслужила того моего выступления…

– Да брось-ка ты…Полли заслужила все то, что получила. И ты тут ни при чем. И вообще, с чего вдруг решил заговорить о том дне? За полчаса до операции?

Крейг хотел ответить: "Потому что…это не то место,

куда стоит отправляться с камнем за пазухой".

Но лишь сказал:

– Прости меня мам, за вечер на прошлой неделе. Я опять вспылил. Ну – насчет Эми и ее бесконечных кредитов.

Мама Крейга вздохнула.

–Ты все-таки невозможный! Сначала вывалить на человека весь мешок мыслей о нем. И убить его этим мешком. А затем извиняться…Но, сын… мы-то все знаем, что ты был прав. Просто не всегда людям нужна откровенность. Чаще им нужно сострадание.

Крейг снова поджал губы и автоматом отметил в отражении стекла, как они сделались тонкими. Вопрос всей его жизни так и не был решен. Быть с людьми сострадательным или безжалостным?

– Мам…я говорил тебе, что то твое кремовое платье… ты была в нем как Бриджит Бардо?

– Оу? Правда?

– Да…Я водил взглядом по твоему ажурному поясу и не мог остановиться. Мне казался он гоночной трассой, по которой кружу на своем красном Феррари. И готов был гонять по ней бесконечно. По самой безопасной трассе на свете…

Конец ознакомительного фрагмента.