Двадцать
Шрифт:
– А мы бы отсудили и тогда заплатили бы.
– Я подумаю.
– Подумайте.
***
– Ира!
Вскрикнула, потому что не узнала ее в том скелете, который лежал на постели с впалыми глазами, под капельницами. Она на себя не походила. Синяя вся, губы белые почти. Руки дрожат. Неужели человек может вот так измениться за какие-то считанные дни. Суд ее видно подкосил, окончательно сломал.
– Лена, садись, садись рядом.
А мне стыдно у меня сердце сжимается. Я нашу последнюю встречу помню. Села рядом на стул. Водичку ей поставила, пакет с апельсинами в стол положила.
– Лена…пообещай мне, что его не оставишь. Пообещай!
Смотрю
– Больше некому. Он один остался. Анька не в счет. Его посадили он теперь ей не нужен. Позаботься.
– Ты сама позаботишься, вот выйдешь отсюда.
– Не позабочусь… Конец это, Лена, конец. Я говорю с трудом. Врачи даже в глаза мне не смотрят. Вчера аппараты все отключили. Потому что все…
– Что все? Что за глупости. Я сейчас я…
– Не надо. Я давно с сердцем страдаю. Давно. Все что могли сделали. Операцию нельзя гемоглобин на нуле, опухоль нашли в желудке. Лена… я сейчас ничего о том говорить не буду. Я только попрошу тебя не бросать его.
Она еще что-то говорила. Голос срывающийся, тянущийся, как будто на последнем издыхании. И я чувствую, что правда это…не долго осталось, как будто крылом ее серым уже накрыло, как будто одной ногой уже не здесь.
– Вот…ключи бери и ко мне иди. Я знаю, что гад твой проклятый что он ничего не оставил. Знаю. И как дочь на тебя смотрела видела. Нигде места тебе нет. Иди ко мне жить. Никто не прогонит. Дом мой, присмотришь заодно.
Киваю, а сама ног не чувствую, сил нет даже стоять. Как будто удар за ударом обрушиваются. Словно уносит меня каким-то смерчем.
– Я последний раз говорила с ним. Говорила. Сказал, что не виноват, сказал, что любит тебя, Лена. Не знаю… понять не могу как это все. Но он любит. Сын мой сказал мне, что любит.
Она вдруг закашлялась и задыхаться начала, медсестры прибежали, меня вытолкали, дверь закрыли. А я крики слышу, хрипы, они что-то говорят, бегают туда-сюда. Отхожу назад к стене. Тяжело стоять, сесть хочется прямо на пол. Сесть и с места не двигаться.
Врач в палату зашел. А потом через какое-то время вышел. Меня взглядом поискал. Не хочу чтобы подходил. Страшно даже смотреть на него.
– Мне очень жаль…Мы ей не говорили. У нее опухоль последней стадии, метастазы по всему организму. Сердце не справилось. Свидетельство вам выдадут завтра вместе с телом. Приходите в десять утра в морг. Вы же родственница, да?
Киваю, судорожно глотая горький воздух, не веря тому что слышу.
– Она же молодая совсем…, - шепчу и сама себя не слышу.
– И такое бывает. Если бы раньше обратилась.
Развернулся и ушел. А я еще долго стояла возле стены, смотрела перед собой и понять не могла что со мной происходит. С места сдвинуться не могу. Пальцы разжала и на ключи посмотрела, потом снова сомкнула.
Родные прогнали… а Ира опять руку помощи протянула. В последний раз. Сотовый достала набрала адвоката.
– Добрый вечер. Я вас очень попросить хочу …знаю, что это будет трудно, почти невозможно. Я заплачу. Сколько скажете. Встречу с НИМ устроить можно? Одну. Короткую!
Глава 20
Мне нужно было его увидеть, лихорадочно нужно. До трясучки во всех конечностях. Самое сложное это сказать себе, что я должна держать себя в руках и понимать, что может быть мы не увидимся и у адвоката не получится выбить для нас встречу. Но я надеялась до последнего. Пока ждала звонка снова почувствовала как кружится голова. Вспомнились слова адвоката, но я не придала им значения тогда и сейчас тоже не особо даже думать хотела. Открыла календарик на сотовом, пролистала назад и остановилась. Не поняла...Два
Использовала тест, положила на раковину и пошла делать чай. Покрепче. Давление кажется снова упало. Последнее время это прям мучение с головокружением и предобморочным состояниями. Зазвонил сотовый и я тут же на него ответила.
– Да, здравствуйте. Очень ждала вашего звонка.
– Здравствуйте, Елена Анатольевна, я с хорошей новостью мне удалось договориться о свидании. Пришлось немного изловчиться и кое с кем пококетничать, но свидание у нас в кармане.
– О, Боже! Когда?
– Завтра рано утром. В восемь будьте уже возле СИЗО я вас проведу. Если что вы...его мать. Простите, что именно так...но вряд ли бы мне не задали вопросов если бы я сказала, что жена. Так было проще.
Побледнела, вначале вся краска отхлынула от лица, а потом снова прилила так, что запылали даже уши и вся голова в корнях волос. Я прям ощутила как стала вся красная. Мать…А чего ты хотела идиотка? Девушкой его быть? В зеркало давно смотрела? Стало мерзко на душе.
– Ничего страшного. Я понимаю. Какая разница как. Главное, что получилось.
Я отключила звонок, чувствуя как пылают мои щеки и пошла в ванную, умыться холодной водой. Буквально нырнула под кран, охлаждая горящее лицо, потом взяла тест, чтобы выкинуть и перед тем, как бросить в урну, посмотрела на него. Тут же опустила руку чтобы вышвырнуть, а потом как током шибануло и я поднесла его резко к глазам. Нет! Это бред! Этого быть не может! Просто идиотизм какой-то! Я отчетливо вижу жирнющую вторую полоску. Ярко бодовую, даже ярче контрольной. Быстро моргаю, зачем-то трясу тестом и снова смотрю на него. Чертовщина. Этого быть не может. Бросилась обратно в аптеку.
– Девушка, у вас тест был испорченный. Дайте мне другой фирмы. Знаете дайте мне даже два, нет три теста и все разных фирм. Спасибо.
– Отрицательный показывает? Может рано делаете?
– Нет, положительный.
– А полоска слабая или жирная?
– Жирная.
Улыбается.
– Тогда ошибки никакой нет.
– Я все же возьму.
– Как хотите. Пакетик давать?
Снова домой, в туалет. И теперь уже выжидать и пристально смотреть как на всех трех тестах появляется толстая красная полоска. Вторая полоска.