Двадцатая рапсодия Листа
Шрифт:
Владимир молча рассматривал следы, а я подумал, что нам повезло с погодой. Пойди утром снег, ничего бы мы не нашли. Впрочем, сейчас мы тоже ничего не нашли – кроме места, с которого начался путь упряжки уже без Кузьмы.
Никифоров пошел сквозь кустарник, мы последовали за ним.
Долго искать не пришлось. На небольшой поляне, примерно в пятидесяти шагах от просеки, обнаружился и Кузьма. Сотский лежал навзничь, снег вокруг был заляпан красным.
– Мать честная!.. – ахнул урядник. – Что ж это делается, господа хорошие?! – Он бегом бросился к лежавшему помощнику. Подойдя следом, я увидел, что на груди ран не было.
Егор опустился на корточки, осторожно приподнял тело, выругался.
– Сволочь… –
– Стреляя в спину, не промахнешься, – заметил Владимир. Он заметно побледнел при виде убитого, хотя оставался спокойным. У меня же сердце начало колотиться, словно после долгого, изнурительного бега. Беда моя – подобные сцены, слава Богу, чрезвычайно редкие в мирной жизни, всегда вызывают в памяти картины военной молодости. Насмотрелся я тогда на застреленных и разорванных бомбами на долгие годы вперед. Уволившись со службы, я был уверен, что не придется мне более видеть изуродованные человеческие тела. А вот поди ж ты…
– Кто?! Кто это тебя так? Эх, Кузьма, Кузьма, – бормотал Егор Тимофеевич. – Как же я теперь без тебя-то?… Что ж ты, дурак, тут искал? Как тебя сюда занесло? Эх, брат…
– Вот почему лошади побежали, – сказал Владимир. – Испугались выстрела… А помощник ваш, похоже, оказался здесь не случайно.
Никифоров хмуро посмотрел на него снизу вверх.
– Это вы о чем? – спросил он.
Владимир кивком указал на дальнюю часть поляны.
– Следы, – одним словом пояснил он.
Никифоров поднялся, посмотрел в указанную сторону. Прошел туда и склонился над четкими следами. Я тоже подошел. Действительно, из-за деревьев, со стороны, противоположной просеке, на поляну вели следы валенок.
– И то… – произнес Егор Тимофеевич. – Отсюда варнак вышел. А Кузьма к нему подошел. Выходит, говорили они тут о чем-то.
– Кузьма на эту встречу вооруженным пришел, – напомнил Владимир. Он приблизился неслышно и теперь стоял рядом с нами. – И вот еще на что обратите внимание: Кузьма к нему не приближался. Явно опасался чего-то. Но при этом в какой-то момент повернулся к нему спиной, тогда-то убийца и выстрелил. Что бы это могло значить?
Урядник посмотрел в ту сторону, куда сотский, вопреки собственным явным опасениям, повернулся, подставив спину под выстрел убийцы.
– Что-то он там увидал… – пробормотал он.
– Да, что-то явно привлекло его внимание, – подтвердил наш студент. – Но что? Как по-вашему?
Егор Тимофеевич, не отвечая, быстрыми шагами пошел к густому кустарнику. Внимательно осмотрел снег, а потом вдруг полез через заросли.
– Медведь! – крикнул он спустя какое-то время. – Шатун! Долго топтался зверюга.
При этих словах я тотчас вспомнил поверье о медведе-призраке. Мороз пробежал у меня по коже. Владимир недоверчиво хмыкнул, но видно было, что и ему стало не по себе. После короткого замешательства мы поспешили к уряднику. Действительно, за кустами четко обозначились типичные медвежьи следы. Судя по размерам, медведь действительно был весьма крупным, не менее шестисот фунтов весом.
– Понятно, – сказал Владимир, как мне показалось, несколько разочарованно. – Ну, я в медвежьих следах не разбираюсь. Стало быть, можно предположить, что в разгар этой встречи появился третий участник – медведь. Кузьма, услыхав, повернулся к зверю, а преступник, не будь дурак, тотчас же и выстрелил. – Он с сомнением покачал головой. – Однако же и самообладание у этого господина! Другой бы припустил во все лопатки, а этот не только выстрелил, так еще и подошел к убитому.
Владимир еще раз бросил взгляд на медвежьи следы и вернулся к телу Кузьмы. Мы с урядником последовали за ним.
– Верно говорите, господин Ульянов. Подошел к убитому. Зачем, интересно? – спросил Егор Тимофеевич. – Добить, что ли, собирался?
– Да нет. Скорее, что-то забрал у него. Обратите внимание – у Кузьмы тулуп распахнут. Думаю, он обыскивал вашего помощника. Потому и лежал Кузьма не так, как упал. От выстрела в спину, да еще с такого небольшого расстояния, он упал бы ничком. А лежал он навзничь. Значит, убийца его перевернул. Зачем, спрашивается? Добить – так для этого переворачивать не нужно. Вот и выходит – что-то у сотского было. Что-то чрезвычайно важное для преступника… – Ульянов помолчал немного. – Надо бы кусты осмотреть. Может, ружье Кузьма туда отбросил, при падении. Но я полагаю, преступник и ружье с собой унес. Непонятно зачем.
Никифоров задумался.
– Может, так, а может, и нет, – заметил он. – Убить Кузьму мог один человек, а вот обыскивать… Вдруг бродяга сподобился какой? Наткнулся, видит – есть чем поживиться. Взял ружье и унес.
– Ах, Егор Тимофеевич, ну и версии у вас! – воскликнул Владимир. – То резонные вещи говорите, следы читаете как книгу, цепочки логические выстраиваете, а то – такое скажете, словно гимназист, Поль де Кока начитавшийся. Где же следы этого вашего бродяги? Или он по воздуху прилетел на помеле? И почему этот бродяга сапоги оставил? Сапоги хорошие, теплые, с мехом, новые совсем. Ну, полушубок, предположим, пострадал от выстрела. А шапка? – Он указал на валявшуюся в снегу шапку. – Вряд ли бродяга пренебрег бы ею. Шапка добротная, баранья, очень полезная вещь зимой. И наконец, последнее: вы урядник, полицейский чин. Вам ведомо многое из того, что творится в округе, более того, это ваш долг – знать, что происходит на вверенной вам территории. Вы слышали последнее время о каких-нибудь бродягах, шляющихся вокруг Кокушкино или там Бутырок? Да если бы кто-нибудь шнырял здесь, об этом все бы знали, последний кокушкинский татарин знал бы, не то что урядник. Нет, Егор Тимофеевич, никакого бродяги здесь не было!
Урядник пожал плечами, но ничего не ответил на эту, весьма обоснованную, тираду. То ли согласился с утверждениями молодого Ульянова, то ли просто решил с ним не спорить. Тяжело вздохнув, Егор Тимофеевич присел и долго рассматривал истоптанный снег.
– Сказки, не сказки… – пробормотал Никифоров. – А только гляньте-ка, Николай Афанасьевич, следы странные. Может, человеческие, а может… В общем, тоже на медвежьи похожи. Не в том понимании, что здесь медведь бродил, а в том смысле, знаете, как если бы кто-то взял медведя да в валенки обрядил. Косолапил он, убийца-то, очень косолапил. Да и росту был немалого.
Владимир опустился на корточки рядом с ним.
– Курьезно, – сказал он, – и весьма курьезно. Ответственно могу сказать: торопился убийца, торопился просто-таки вовсю. Глядите-ка, он отложил ружье, чтобы сподручнее было обыскивать сотского, а после сам же по неосторожности на ружье и наступил.
Теперь я тоже увидел четкий отпечаток ружья на рыхлом синеватом снегу.
– Курьезно… – снова пробормотал Владимир, склоняясь так низко, что казалось: еще чуть-чуть, и он заденет снег носом. – Видите, казенник как четко отпечатался? Все проступило – даже накладную доску и спусковую скобу можно различить. И клеймо… Он как раз своей ножищей здесь и нажал. Может быть… – Студент оборвал сам себя, извлек из внутреннего кармана блокнотик и карандаш и принялся старательно перерисовывать отпечаток. – Так, так… Вот! – Он выпрямился с довольным видом. – Конечно, клеймо во всех деталях не различишь, но кое-что усмотреть можно. Например, видно, что оно овальное. Как думаете, Егор Тимофеевич, можно ли будет узнать ружейное клеймо вот по этому отпечатку? – Владимир протянул получившийся рисунок уряднику. Тот заглянул в блокнот, пожал плечами.