Двадцатое июля
Шрифт:
«Умеет “Мельник” убеждать, — признался неожиданно самому себе Скорцени. — Мне бы так..»
— У вас есть план?
— Да. И он более реален, чем ваш.
— Вы меня посвятите в него?
— Нет, — искренне ответил Мюллер. — Чтобы тайна сохранилась, один из двух, кто о ней знает, должен умереть. Прописная истина. Я собираюсь жить долго. Чего и вам желаю.
— Мне нужно подумать.
— Пять минут. Не больше.
Скорцени усмехнулся:
— Не понимаю я вас, группенфюрер. Вы же могли использовать Шилова и без меня. Зачем я вам?
— Я ждал этого вопроса чуть раньше. — Мюллер кивнул головой
— Или проигравшего.
— Нет, Отто, — Мюллер очень серьезно посмотрел на Скорцени. — Именно в том и состоит мой замысел, что мы ни в коем случае не проиграем. — Он поднялся, подошел к озеру, наклонился, сложил ладони чашей, зачерпнул воду и полил ею голову. — А в Берлине вода грязная, — без всяких эмоций посетовал он. — И дают ее по часам. Дозированно. Так что вы решили, Отто?
Скорцени достал из внутреннего кармана кителя плоскую фляжку, отвинтил пробку, сделал глубокий глоток и протянул ее Мюллеру.
— Насчет лавров сомневаюсь, но ваша уверенность мне импонирует. Русский знает о ваших планах?
— Скажем так: не во всех деталях. К примеру, он понятия не имеет о том, что в Германию уже не вернется.
— И у вас, конечно, есть козырь, который заставит Шилова выполнить задание?
— Разумеется. Я без страховки не работаю. Кстати, спасибо за коньяк. И за поддержку.
Канарис не отрываясь смотрел в иллюминатор уже с полчаса. Под ним проплывали густые, темные, грозовые облака. Мирная и одновременно тревожная картина.
В кресле напротив дремал Шелленберг. Или делал вид, что спит.
Адмирал прикрыл глаза. Действительно, следует отдохнуть. В скором времени предстоит напряженная работа, нужно будет постоянно держать себя в форме.
Вчера Шелленберг сообщил, что изыскал возможность заполучить нужную сумму в золоте и готов выложить ее в обмен на гарантии своей будущей безопасности. Адмирал не сомневался: деньги будут переданы с согласия Гиммлера. Впрочем, это не имело никакого значения. Теперь значение имело только одно: согласятся ли святые отцы на сотрудничество с ним? Или предпочтут работать напрямую с Гиммлером? «Фермер» наверняка начал «прокачивать» все запасные варианты ухода на Запад. Канарис — один их них. Теперь для того, чтобы сохранить жизнь себе и семье, он должен был доказать свою необходимость. И он бы ее «доказал», войдя, как рассчитывал, в сговор со святошами. Вели бы не одно «но». То самое «но», которое сидело напротив и сопело простуженным носом. Мальчишка чересчур смышлен: сразу поймет, где закончатся переговоры и начнется блеф.
Утром Шелленберг сообщил: «добро» на полет в столицу родины фашизма получен. Официальная версия командировки — проверка работы разведотдела штаба генерала Вольфа. Время на проверку — двое суток. Жить будут у генерала. То есть, сделал вывод Канарис, Вольф тоже в игре. И тоже будет контролировать его переговоры с Ватиканом. Двойной контроль.
Адмирал накинул плед на ноги: в самолёте стало довольно прохладно. Видимо, поднялись на еще большую высоту.
Конечно, можно сразу по приезде отдать своих людей в Ватикане Гиммлеру. Но это значит самому себе выкопать могилу. По всём законам их ненормальной службы, после такого шага его следует ликвидировать. А если не отдавать, то под столь тщательным наблюдением он долго не протянет. Сломается. В Риме, под надзором Шелленберга и Вольфа, ему не удастся тянуть время сколь угодно долго. Значит, выход один: Испания. Через Рим в Мадрид. Всеми правдами и неправдами.
Гиммлер принял графа Бернадотта в своей резиденции в Харцвальде. В честь приема представителя Международного Красного Креста Гиммлер приказал семейному повару приготовить блюда, которые соответствовали бы военному времени. Не хотелось, чтобы распространился слух, будто он сытно живет в то время, когда простые немцы недоедают. Впрочем, попытки повара изобразить аристократическую нищету оказались напрасными: граф на сервировку на столе и внимания не обратил. Ел то, что подавали, пил то, что наливали.
Вытерев салфеткой рот после острого морковного соуса, швейцарец проговорил:
— Господин Гиммлер, я несколько удивлен вашим приемом. В нашей прессе вас изображают довольно суровым человеком, в том числе в собственном доме. Я же нашел в вашем лице довольно интересного собеседника.
— Не верьте всему, что печатает ваша пресса, господин посол. — Гиммлер тоже отведал немного соуса и теперь чувствовал, что сделал это напрасно. Срочно требовалось принять ложку соды. — Основная масса материалов, изданных в вашей стране, не соответствует действительности. — Повар, мгновенно разгадавший причину гримасы на лице рейхсфюрера, подал на подносе стакан воды с размешанным порошком.
— Если можно, точнее. — Граф излучал сплошное обаяние.
— К примеру, статьи о концентрационных лагерях. — Гиммлер выпил раствор и теперь мог продолжать дискуссию. — Как могут писать ваши журналисты о том, чего не видели? Из каких источников они черпали информацию? К нам, во всяком случае лично ко мне, с просьбой посетить наши исправительные заведения никто не обращался.
— А если бы обратились?
— Никаких проблем. У вас есть на примете люди, согласные посетить нашу страну?
Бернадотт стушевался: таких людей у него не было. Он и сам-то ехал на эту встречу с большой долей опасения. «Впрочем, — убеждал он себя в пути, — если б Гиммлер захотел меня арестовать или убить, он сделал бы это и в Швейцарии».
— К сожалению, я мало контактирую с издательствами. Но имею постоянные контакты с миром бизнеса. Для меня он более важен, нежели пресса.
«Решил съехать с опасных рельс, — догадался Гиммлер. — И правильно сделал. Еще не хватало, чтобы мне указывали, что я должен делать в своей стране».
— Я тоже в последнее время заинтересовался этим новым для меня миром. Миром деловых людей. В основном благодаря личному врачу, господину Керстену.
— Доктор Керстен очень приятный во всех отношениях человек. Я ему всецело доверяю.
— В таком случае не будем терять время. — Гиммлер понял, куда повернулся ход беседы, и лично налил гостю вина. Рядом с собой он поставил стакан с морковным соком. — Доктор сообщил мне о вашем предложении. И я нашел его довольно любопытным.
— Рад слышать. Наша сторона дает полную гарантию, что мы сдержим свое слово.