Двадцатое июля
Шрифт:
Исходя из всего этого, три стороны-освободительницы, действуя в интересах 32 государств из состава ООН, объявляют, что сразу же после полного окончания войны с Германией и победы над ней все немцы, которые ответственны за эти зверства, будут отправлены в те страны, в которых они совершали свои преступные злодеяния. Пусть им будет известно, что они будут возвращены на место своих преступлений, невзирая ни на какие затраты, и судимы теми людьми, с соотечественниками которых они обошлись столь жестоко. Настоящее заявление
Под «главными преступниками» премьер-министр Великобритании подразумевал и Геббельса, и Бормана, и Геринга.
— Впрочем, и американцы вряд ли захотят сесть с нами за круглый стол. По моим сведениям, — министр пропаганды решил выложить свой первый козырь, — попытки подобных переговоров уже предпринимались. В сорок третьем году. Наши репортеры, работающие в Швеции и Швейцарии, доложили мне, что видели там людей Гиммлера. Точнее, Шелленберга. Те пытались наладить контакт с американцами.
Борман опустил глаза в пол: вот наконец мы и подошли к первому главному вопросу.
— Если Гиммлер вел такие переговоры, то фюрер должен был о них знать, — заявил Геринг, с вызовом посмотрев на хозяина дома.
Борман развел руками:
— Должен был… Но я не могу припомнить, чтобы фюрер говорил при мне о чем-то подобном.
— Выходит, Хайни прокручивал свои делишки втихую от Ади? За нашими спинами? Это на него похоже. — Геринг рассмеялся. — Кстати, он сейчас на аэродроме у Мессершмидта. Мне доложили, что у них неполадки с двигателем. Так мы, может, его…
— Ни в коем случае! — встрепенулся Геббельс. — Не забывайте, за ним стоят СС.
— СС начинал строить я. — Геринг вскочил и принялся возбужденно расхаживать по кабинету. — Он просто подхватил мое дело. Так что СС без присмотра не останутся.
— Мы в этом сомневаемся. — Борман налил себе коньяк. — Не обижайся, Герман, но теперь СС уже не те, что были в годы нашей молодости. И приручить их будет очень тяжело. К тому же нужно учесть фактор времени. Я согласен с прежним мнением: Гиммлер должен остаться жить. Но вместе с тем нам следует подумать, какое место отвести ему в нашем деле. А для этого нужно сперва определиться, каким мы видим будущее.
Геринг удивленно посмотрел на своего недавнего союзника. Неужели Борман изменил собственным предложениям?
А рейхслейтер тем временем продолжил:
— Фюрер мертв. Это факт. Однако на данном этапе, к нашему великому сожалению, фюрера нам никто не заменит, — неожиданно повторил Борман фразу, недавно произнесенную Геббельсом. При этом даже не сославшись на автора. Впрочем, министр пропаганды на данную деталь не обратил внимания. Его больше интересовало, какими словами партийный лидер закончит свою мысль. — Повторюсь: не обижайся, Герман. Но даже ты не сможешь заменить Адольфа. — Борман специально произнес только имя фюрера: проверял реакцию присутствующих. Промолчали. Можно продолжать. —
А потому предлагаю оставить фюрера… в живых. — Геринг чуть не подпрыгнул в кресле. — Да, да, вы не ослышались. Именно оставить в живых. То есть выставить вместо него двойника. Который будет находиться под полным нашим контролем. Под словом «нашим» я подразумеваю всех здесь присутствующих.
Геринг неуверенно заерзал в кресле:
— То есть ты предлагаешь…
— Именно. Сыграть «в дурачка». — Борман перевел взгляд на Геббельса: — А вам как моя мысль?
Министр пропаганды приложил ладонь к подбородку и долго тер ею кожу. После довольно долгого молчания он наконец проговорил, слегка прищурив взгляд:
— О смерти фюрера знают уже многие…
— Их можно объявить изменниками родины, — парировал рейхслейтер.
«А ведь “Хромоножка” что-то задумал», — пронеслось в голове Бормана.
— Но Генрих тоже знает об этом. И он в состоянии помешать нашей затее с двойником.
— В таком случае мы должны его опередить. Нужно сделать так, чтобы к моменту возвращения Гиммлера Берлин уже был извещен о спасении фюрера. Этим мы уничтожим козырь Гиммлера.
— Мы уже сообщили по радио, что Ади жив, — заметил Геринг.
— Ерунда. Это можно опровергнуть, — ответил Борман. — Просто нам нужен неоспоримый аргумент существования живого Гитлера. Йозеф, у тебя имеются на сей счет какие-нибудь идеи?
Взгляды с двух сторон устремились на Геббельса. Тот повел плечами:
— Есть некоторые соображения. — Министр пропаганды сделал паузу, после чего продолжил: — Фюрер должен выступить по радио.
Борман с Герингом переглянулись.
— А что, хорошая мысль, — одобрил рейхслейтер. — Вопрос лишь в том, кто это сделает?
Геббельс испытующе смотрел на присутствующих, но те продолжали хранить молчание. «Что ж, — министр пропаганды тяжело вздохнул, — значит, снова придется брать инициативу в свои руки».
— У меня есть один артист. Скопирует голос один к одному.
— Замечательно! — Борман аж хлопнул в ладоши. — Тогда не будем откладывать в долгий ящик. Два часа на подготовку хватит? Вот и хорошо. Главное, успеть до возвращения Генриха.
Геринг снова заерзал в кресле: вот тебе и Борман-союзничек. Эка, как все продумал. Хозяин дома заметил нервозность гостя:
— Тебе что-то не нравится, Герман?
— Да. Мне не нравится то, что мы ходим вокруг да около. Мне интересно узнать, кто из нас будет руководить «куклой»? Ты? Я? Йозеф? Насколько я понял, Гиммлеру ты такой роли не доверишь. И второй вопрос: зачем нам нужен артист, если есть «кукла». Или ее нет?
— «Кукла» есть. Просто ее нет сейчас в Берлине, — недовольно отозвался Борман: все-таки его вынудили в этом признаться. — Но, если уж быть до конца откровенным, я не доверю руководство двойником никому. Точнее, никому одному. Мы все будем ею руководить. За исключением, естественно, Генриха.