Двадцатые
Шрифт:
Он проведет в заключении два года, выдержит все допросы и так и не признает себя виновным ни в одном из инкриминируемых преступлений.
В начале января 1937 года его перевезли в Москву, где состоялся закрытый суд. 10 января 1937 года Военной коллегией Верховного Суда СССР Ивар Тенисович Смилга приговорен к расстрелу за «участие в троцкистской контрреволюционной террористической организации». Приговор был приведен в исполнение в тот же день.
Впрочем, сегодня, в новые двадцатые другого века все это уже мало кому интересно - прожившая очень долгую жизнь Татьяна Смилга в 2013 году издала свою
Эпилог
Я так долго говорил про троцкистов, потому что именно тогда, на пике борьбы с ними, в жизни моих героев закончился период, о котором я попытался рассказать вам в этой книге.
Тот самый благословенный период первых студенческих лет, когда и молодость, и воля, и воздух, и звезды, и обретаемые знания, и открывающийся мир, и девушки, и снежинки медленно падают, и солнце, и общага, и нехитрая снедь на столе, и разливаем по кругу, и песня за столом, и все вокруг – свои, и ты неловко подтягиваешь, стараясь не сильно фальшивить. Время, когда появляются друзья на всю жизнь – просто потому, что ни у тебя ничего нет, ни у них ничего нет, и дружат с тобой исключительно потому, что ты – это ты.
Этот период счастливого и оголтелого братания не бывает долгим – рано или поздно жизнь берет свое, дела и заботы растаскивают друзей в разные стороны и этот этап завершается.
Для, как ее именовал Фадеев, «той дружеской компании, почти семьи, к какой мы все принадлежали» этот период закончился через 11 дней после публикации их письма Троцкому в «Правде».
И. Тевосян и А. Фадеев на занятиях по военной подготовке в МГА. 1923 г.
Вот как об этом пишет Василий Емельянов: «С самого раннего утра я находился в лаборатории электрометаллургии Московской горной академии. Мы проводили опыты по получению алюминия из отечественных бокситов. Страна никогда до того не производила алюминия, а покупала его за границей. По технологии его производства у нас не было никакого опыта – мы знали о ней из книжек зарубежных авторов.
До этого нас преследовали неудачи. Нам не удавалось получить ни одной крупицы алюминия. В сплавленной массе криолита и окиси алюминия мы видели иногда какие-то блестки, похожие на металл, и больше ничего.
Что-то будет сегодня? – думал каждый из нас, разбирая выгруженную из печи массу. И вот среди теплой груды извлеченного из печи материала мы увидели бесформенный серый кусочек металла – алюминий!
Первая удача! Наконец-то мы нащупали путь! У нас от возбуждения даже руки дрожали, когда мы передавали друг другу первый кусочек алюминия, полученного нами из советского сырья.
И вот в этот самый момент к нам в лабораторию вошел студент нашего курса и тихо сказал:
– Умер Ленин. Мне только что сказал об этом Тевосян…
Он с большим трудом произнес эти несколько слов. Мы как бы окаменели. Радость бесследно испарилась. Известие было настолько страшным, что все остальное ушло на задний план. Сразу наступила тишина. Ее нарушил только один глухой звук упавшего на кирпичный пол драгоценного кусочка алюминия.
Его никто не поднял».
Похороны В.И. Ленина.
Сегодня, когда памятник Ленину сделался непременным атрибутом бульваров и площадей всех городов страны, когда его нарезали на цитаты, распечатали на плакаты, растрепали его имя и дело в сетевых дискуссиях…
В общем, когда он давно и необратимо стал бронзовым - трудно, почти невозможно понять, каким он был живым. Что значил этот человек для убежденных большевиков, и чем для них стала его смерть.
Лишь иногда крохи этой информации попадаются в воспоминаниях. В оговорке Фадеева, что, оказавшись рядом с вождем на «крондштатском» съезде, он не удержался и украдкой потрогал полу ленинского пиджака. Как очень точно заметил его биограф Василий Авченко – «по-детски, а может, по-евангельски».
Когда «своевольный старый большевик» и преподаватель бурения Александр Серебровский вспоминал, как последний раз приезжал к уже уходящему Ленину в Горки, а тот, прощаясь, «поцеловал меня в лоб. Я был тогда здоровым крепким парнем, но чуть не упал. Кое-как добрался до двери, забыв все бумаги... Потом их вынесла Мария Ильинична и легонько толкнула меня в спину, чтобы я не ревел тут и шел к себе домой».
Когда почему-то понимаешь, что Емельянов, дважды за ночь отстоявший на страшном холоде «очередь прощания», последний раз посмотрев на Ильича в четыре утра, ни одной буквой не врет, когда пишет:
«Было холодно, и шел небольшой снег. Вдоль всего пути траурной процессии по обеим сторонам улиц стояли охваченные глубокой скорбью люди. Опущенные плечи, понуро склоненные головы – казалось, все мы стали как-то меньше ростом. Было тихо. Это была тишина большой тревоги и невыносимого горя. По щекам некоторых идущих за гробом и стоящих на тротуарах людей текли слезы. Плакали на всем протяжении траурной процессии. Такого массового горя я никогда не видел, никогда о таком горе не читал и не слышал».
Очередь желающих проститься с В.И. Лениным. Январь 1924 г.
Но лучше всего суть случившегося, разумеется, уловили поэты, учуяли своим собачьим верхним чутьем. И я сейчас не о своем любимом Маяковском, хотя написанная им на смерть вождя поэма «Владимир Ильич Ленин», на мой взгляд – бесценный артефакт эпохи.
Я об аполитичном Есенине. Он, хоть и плохо разбирался в политике, поэтом был милостью божьей. Поэтому свое написанное по горячим следам в 1924 году стихотворение «Ленин» завершил четырьмя гениальными строчками: