Двадцатые
Шрифт:
В общем, Винни-Пух и все-все-все, серия очередная.
Но имейте в виду – первые месяцы после указа основателям было не до новообразованного вуза. Академия де-факто существовала только на бумаге, а самого Артемьева сбывшаяся мечта мало занимала.
Причина была проста - карьера Артемьев по-прежнему круто шла в гору.
В середине октября 1918 года он уже заведует отделом высшей школы Наркомпроса. А в январе 1919 года достигает
Компания молодых ученых при больших должностях, к тому же имевшая через Горбунова прямой выход на Ленина, была тогда почти что всесильной.
В общем, сбылась мечта человека, со студенческих времен слывшего записным карьеристом – Артемьев стал ОЧЕНЬ большим начальником.
***
Стать в революцию большим начальником нетрудно. Трудно остаться большим начальником, когда заканчивается период романтической революционной эйфории и в свои права вступают неумолимые законы аппарата власти.
Той самой власти, которая во всех странах неизменна при всех режимах — с бюрократией, кланами, «выходами на верх», взаимными обязательствами, неформальными договоренностями, аппаратными маклями, коварными подставами, властной вертикалью и горизонтальными ротациями, кожаными креслами, медными задницами, стальной хваткой и прочими милыми атрибутами, без которых не функционируют правительственные структуры.
Вскоре профессор Артемьев уже наблюдал, как из властных структур с объективной неумолимостью начали вымываться отбракованные люди – слишком слабые, слишком жадные, слишком наивные, слишком борзые, слишком глупые, слишком честные, потерявшие берега, опочившие на лаврах, заламывающие не по чину или просто бедолаги, лишившиеся покровителя.
У Артемьева, может быть, и были шансы – характер у него вполне соответствовал российским властным структурам.
Но сначала возникли проблемы с покровителями.
Начинается Гражданская война, и Горбунова отправляют в Реввоенсовет Южного фронта. Опасный очкарик исчезает из властных структур до конца Гражданской войны.
Потом Федоровского направляют на работу в Берлин. Советской России необходимо было любимыми способами разорвать внешнеполитическую изоляцию, а кто ее разорвет, если не Германия – еще один мировой изгой?
Артемьев остался без поддержки.
И тут он совершает свой главный промах. По большому счету, Артемьева просто подвела неопытность в аппаратных играх – все-таки чиновничий мир изрядно отличался от привычной ему академической среды.
Пока Федоровский за шлагбаумом договаривался о закупках и встречался с лохматым гением по фамилии Эйнштейн, Артемьев в Москве серьезно накосячил.
В конфликте вокруг реформы Академии наук Артемьев с Тер-Оганезовым, ставшим к тому времени его заместителем по Научному отделу, встали на неправильную сторону.
Радикалы, которые в первые годы революции было множество, решили реформировать Академию наук путем уничтожения. И именно к радикалам и примкнули Артемьев с Тер-Оганезовым.
15 августа 1919 года востоковед и филолог академик Ольденбург написал письмо.
Тогдашний непременный секретарь Академии наук писал приятелю Артемьева, физику Лазареву: «Многоуважаемый Петр Петрович… На Академию из Москвы, говорят, надвигается черная туча: Артемьев и Тер-Оганезов имеют какие-то планы полного уничтожения в простом декретном порядке. Науку, конечно, никто и ничто никогда не уничтожит, пока жив будет хоть один человек, но расстроить легко. Поговорите с Красиным, пусть он поговорит с Лениным, тот человек умный и поймет, что уничтожение Академии наук опозорит любую власть…
Создатель русской индологии как будто прозрел будущее. Не зря все-таки «буддисты Тибета почитали его за бодхисаттву, ездили к нему на поклонение, привозили ему ароматические курительные свечи и голубые шали из шелка-сырца, легкие как одуванчики и цеплявшиеся за пальцы; привозили ему рис, он ел его каждый день».
Действительно, одернул «радикалов» не кто-нибудь, а сам Владимир Ильич Ленин лично, причем одернул весьма резко. «Не надо давать некоторым коммунистам-фанатикам съесть Академию! — заявил тогда Ильич Луначарскому.
– Найдется у вас какой-нибудь смельчак, наскочит на Академию и перебьет там столько посуды, что потом с вас придется строго взыскивать».
Выволочка от Ленина имела самые радикальные последствия. Глава радикалов, заместитель наркома просвещения, историк Михаил Покровский пусть и изрядно «просел» по степени влиятельности, но должность сохранил – помог статус «старого большевика» и дореволюционный партийный стаж. А вот за недавних «попутчиков», едва-едва вступивших в партию Артемьева и Тер-Оганезова заступиться было некому, и их акции рухнули стремительным домкратом.
Фактически, это был крах их чиновничьей карьеры - и того, и другого, по сути, отстранили от реальной власти.
И полузабытая за властной суетой Московская горная академия внезапно оказалась основным и едва ли не единственным активом Артемьева.
Вот ее обустройством он и занялся, вручив Тер-Оганезову утешительный приз – оформив его в МГА преподавателем геометрии, ибо астрономию горняки не изучали.
Но прежде чем перейти к рассказу о создании и обустройстве Московской горной академии, надо, наверное, рассказать про Тер-Оганезова – а то он замелькал у меня чаще Ферсмана.
Звездочет
Вартан Тигранович был мелкий бес. Нет, правда-правда – это прославленное Федором Сологубом словосочетание описывает его идеально. Но проблема была не в этом.
Проблема была в том, что он был проклятым мелким бесом. Причем проклятие на нем висело очень редкое – Вартан Тигранович был проклят удачливостью. Ему всегда дьявольски везло, и в этом была основная причина всех его проблем. Поэтому лучше всего начать этот очерк так: «Вартан Тигранович Тер-Оганезов был мелким бесом. Очень удачливым и потому глубоко несчастливым мелким бесом».