Двадцатые
Шрифт:
Как нам любезно комментируют ситуацию стикеры в мессенджерах «Вот это поворот!».
Да, действительно, Вартан Тигранович и впрямь как будто самозародился в недрах Наркомпроса. По крайней мере за все эти годы никто так и не смог объяснить – откуда же он там взялся.
Он не был старым большевиком, как такой же недавний студент Федоровский – в партию Тер-Оганезов вступил только в 1918 году. Он не обзавелся высокими покровителями, как Горбунов и даже не демонстрировал недюжинную хватку или нетривиальные организационные способности.
Но, тем не менее, уже в ноябре 1917-го Тер-Оганезов вошел в Государственную комиссию по просвещению, главной целью которой являлось формирование стратегии реформы образования и организации научных исследований, где возглавил
Вариант только один – неизвестно, что за фея поцеловала его в макушку в колыбели, но Тер-Оганезов действительно был невозможно, невероятно везуч.
Вот только на Руси не зря везунчикам всегда говорили: «Это тебе черт ворожит».
Шанс оказаться в таком возрасте на такой должности выпадает в жизни только раз, и у Вартана Тиграновича было достаточно ума, чтобы это понять. Поэтому, заступив на невозможный для вчерашнего студента пост, наш герой проявил какую-то несусветную активность. Не будет большим преувеличением сказать, что он реально работал в режиме «взбесившейся пишущей машинки».
Выхлоп, правда, был небольшой. Так, из всех его законодательных инициатив до реализации дожила одна-единственная – Тер-Оганезов активно включился в нездоровую суету с зимним и летним временем, которая почему-то всегда обостряется в смутные времена. «Декрет о переводе стрелки часов» увидел свет 22 декабря 1917 года, аккурат между декретами «О посылке делегации в Стокгольм для подготовки созыва Циммервальд-Кинтальской международной конференции» и «Декретом о всеобщей повинности по очистке снега в Петрограде». Подписали его Ленин, Бонч-Бруевич и уже знакомый нам Горбунов, а вот представление готовил «исполняющий обязанности правительственного комиссара по Научному отделу Народного комиссариата просвещения В. Тер-Оганезов».
Если учесть, что декрет был об отмене введенного Временным правительством летнего времени, то можно сказать, что недавний астроном немного поработал по специальности.
Впрочем, столь малая результативность ничуть не смущала Вартана Тиграновича, он по-прежнему фонтанировал идеями.
И, надо отдать ему должное – весьма радикальными.
Как математик, он рассуждал совершенно логично: кто, к примеру, может знать недостатки учебного процесса в университете лучше человека, который несколько месяцев назад сам конспектировал лекции в аудитории?
Поэтому на свет появлялись законодательные инициативы Научного отдела по реформе высшего образования:
«Дипломы по окончании университетов отменяются, их должна заменить особая испытательная комиссия»
«Учащейся молодежи предоставляется право отвода нежелательных профессоров»
«Конкурс при поступлении в высшие учебные заведения должен быть совершенно упразднен, т. к. он дает возможность спокойно поступать буржуазии в университет и делает его недоступным для пролетариата»
«Аттестаты зрелости заменяются […] однолетним стажем, который выясняет работоспособность слушателя».
Но дело даже не в радикальности предлагаемых реформ. Куда большая проблема была в том, что идеи товарища Тер-Оганезова не ведали никаких границ. Законодательные проекты он готовил с такой увлеченностью, что мысль в отправляемых на согласование документах порхала с одного на другое с легкостью необыкновенной, и понять их не былоникакой возможности. Извините за обширную цитату из его отчетного доклада, но иначе просто не понять всей грандиозности замыслов молодого завотделом. Обращаю внимание, что это цельный кусок документа, а не нарезка. Мыслям новоиспеченного бюрократа было столь тесно, что они вытеснили все, в том числе и логические переходы:
«Переворот, изменивший классовое соотношение, внушает уверенность, что пролетариат выдвинет новые силы. Переходя к созданию новых ученых заведений и реформы старых, необходимо изменить круг задач физической обсерватории, которая не отвечает своему назначению. Необходима централизация и созыв съезда из представителей метеорологических учреждений, который выделит Исполнительный комитет. Палата мер и весов также не отвечает потребностям времени; на обязанности ее лежит контроль измерительных приборов. Необходимо далее координировать деятельность всех музеев, работа которых не имеет общего плана. Для выработки этого плана надо созвать съезд. Академия наук, до сих пор бывшая центром чисто научных дисциплин, начинает объединять вокруг себя учреждения с техническим характером. В этом духе ее работа должна развиваться и дальше. Что касается новых начинаний, то Институт рентгенологии помимо чисто научного значения важен для медицины; в Москве будет создано рентгенологическое бюро. План его уже разработан. Оно будет заниматься изучением лучей и заботиться об организации кабинетов для лечения раненых. Институт по изучению электрических волн также будет иметь практическое значение. В его создании заинтересован Комиссариат почт и телеграфов. Институт по изучению наилучшей постановки дела воздушного сообщения; проектируется создание Комиссии по изучению направления ветров. Институт физико-технический помимо ряда чисто научных задач будет производить работы над изменением физико-технических приборов, напр., термометра. Должны быть использованы все оставшиеся после войны предприятия физико-технического характера. Помимо создания новых институтов предполагается организация ряда популярно-научных лекций. В задачи Научного отдела входят также заботы о постановке научной кинематографии, о привлечении к этому делу научных и художественных сил; заботы об издании книг научного характера трех категорий».
От такого забористого чтива вытаращил глаза даже заместитель наркома Луначарского, знаменитый историк Покровский, который разразился филиппикой в стиле «Вы там кокаин пользуете что ли?».
Михаил Николаевич Покровский, 1923 г.
Михаил Николаевич заявил, что предлагаемая Научным отделом программа «очень широка и покрывает задачи других отделов: так, подготовка ученых является функцией Отдела высшей школы, издательство – функцией Издательского отдела и т. д. Научному отделу целесообразнее сосредоточить свое внимание на научных учреждениях в собственном смысле слова, не преследующих никаких учебных целей».
А член комиссии, директор Московской обсерватории П. К. Штернберг прямым текстом обозвал программу Тер-Оганезова «утопией» и посоветовал заняться своими прямыми обязанностями: реформировать, к примеру, Академию наук.
В общем, работа Тер-Оганезова была признана неудовлетворительной, и в помощь вчерашнему студенту было рекомендовано «привлечь еще научную величину». Вскоре Научный отдел возглавил отрекомендованный «учеником академика Вернадского» профессор Д. Н. Артемьев.
Дальнейшее моим постоянным читателям уже известно. Подружившиеся новый и старый начальник получили мощнейший разнос от Владимира Ильича Ленина за перегибы в реформировании Академии наук, и их деятельности в качестве руководителей российской науки пришел конец. Артемьев даже позвал Тер-Оганезова преподавать геометрию в Горную академию.
Тер-Оганезов долго пытался понять – почему же его выперли, что же он сделал не так?
Мысль о том, что он был элементарно мелок для занимаемой должности, так и не пришла ему в голову – когда люди верили в подобные наветы?
Впрочем, и выперли-то его не до конца. Чиновники в России, как те индусы – отдав концы, не умирают насовсем. Не знаю уж, как надо постараться и что учинить, чтобы тебя выкинули совсем уж на мороз. Обычно проштрафившемуся коллеге хоть плохонькую должность, да найдут.