Двадцатые
Шрифт:
Но те ранние двадцатые, когда мои герои учились в МГА, были особым временем. Страна, едва выжившая в Гражданскую, оживала. Это была своеобразная весна, время цветения, улыбок и беспричинной радости. Это был взлет всех искусств, время дискуссий и открытий, время предвкушения побед и начала строительства нового мира.
Время искреннего и безудержного оптимизма.
Время - вперед!
Взвивайся, песня,
рей, моя,
над маршем
красных
Впе-
ред,
вре-
мя!
Вре-
мя,
вперед!
Вперед, страна,
скорей, моя,
пускай
старье
сотрет!
Впе-
ред,
вре-
мя!
Вре-
мя,
вперед!
Эта весенняя атмосфера середины двадцатых навсегда осталась в памяти у живших тогда. И это особое состояние души отложилось и на людях, которые были рядом в те годы.
Возможно, поэтому с 20-летним коммунистами из Московской горной академии, постоянно толкавшимися у нее в райкоме, у Землячки сложились, как мы увидим позже, совершенно особые отношения.
С одной стороны – она годилась им в матери. С другой, несмотря на разницу в возрасте, они были братьями по крови – своей и чужой, пролитой там, на Гражданской.
Эти подросшие, но еще не заматеревшие «волчата Революции» стали для нее – нет, не детьми. Детей у нее никогда не было.
Воспитанниками.
В красивом доме на Пятницкой она их натаскивала, как суровая и даже злобная волчица натаскивает щенят – периодически покусывая до крови. Учила Служению Революции – так, как она это Служение понимала.
И эти уроки остались с ними на всю жизнь.
От этих ранних двадцатых с мечтами, солнцем и счастьем осталась только одна фотография, снятая на ступеньках того самого «дома со львами». На ней председатель Замоскворецкого райкома РКП (б) Розалия Землячка сфотографировалась вместе с представителями партийной организации Московской горной академии.
Они оба здесь, и Ваня Тевосян, и Саша Фадеев - вместе с ректором академии Иваном Губкиным (слева), будущим ректором Московского института стали, а пока еще студентом МГА Александром Ивановым (между ними на заднем плане) и еще несколькими неопознанными коммунистами.
Все молоды и деловиты, мои двадцатилетние герои явно убеждены, что впереди у них пара-тройка тысячелетий активной жизни.
Все еще только начинается.
Ну а нам пора узнать, наконец-то – откуда в центре Москвы появилось это нетривиальное учебное заведение.
Но сразу предупреждаю – из компании 20-летних ветеранов Гражданской нам придется переместиться совсем в другую среду.
И если первую часть можно назвать «Студенты», то эту, пожалуй, стоит именовать «Преподаватели».
Основатели
Они оба были провинциалами и сверстниками – родились в 80-х годах XIX века. Да, еще оба занимались кристаллографией и минералогией.
Во всем остальном столь несхожих людей еще поискать.
Первый, Дмитрий Артемьев, родился в Нижнем Новгороде «в семье чиновника», как он всегда осторожно указывал в анкетах. На самом деле папенька Николай Иванович Артемьев если и был чиновником, то весьма непростым.
По молодости, проведенной в Белоруссии, он и впрямь какое-то время числился «в штате канцелярии Минского Губернатора», но уже в 1871 году, еще до рождения сына, служил полицейским надзирателем города Кобрина, потом был приставом и помощником полицмейстера в Перми. Там же, в Перми, и дослужился до начальника Пермского Исправительного Арестантского отделения. Именно так назывался печально известный пересыльный замок, поставленный за городом на знаменитом Сибирском тракте, куда небезызвестный пермский конвой ежедневно доставлял арестантов, шедших в Сибирь на каторгу и в ссылку.
Пермское Исправительно-Арестанское Отделение — фото сотрудников и знак. К сожалению, фото не датировано, поэтому можно только гадать — есть ли на нем Артемьев-старший.
На такую должность простые люди не попадали, но папенька нашего героя был человеком непростым. Так или иначе, на момент законного увольнения со службы папа уже получил потомственное дворянство, а чуть позже, в 1896 году еще и приобрел себе в Костромской губернии личное имение и 300 гектаров земли. В общем, жили Артемьевы хорошо, но сына и младшую дочь папенька по привычке держал в строгости.
Второй, Николай Федоровский, появился на свет в Курске, и жизнь его семьи была полной противоположностью упорядоченному быту семейства бывшего «вертухая». На момент его рождения в активе у мамы Ольги Павловны были 28 прожитых лет, трое детей и сбежавший не то в Ташкент, не то в Сибирь муж – присяжный поверенный М.М. Федоровский. Любитель хлебных городов канул как в воду, и никто о нем больше не слышал, поэтому детей мама тянула одна, на зарплату учительницы гимназии.
Ольга Павловна, разумеется, была революционеркой, членом партии «Народная воля», и у нее был многолетний роман с таким же неблагонадежным учителем той же гимназии. Избранник был намного младше, и может быть поэтому семья не сложилась – любовник женился на другой, и переехал в Саратов, где получил место секретаря городской управы.