Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма
Шрифт:
Т. Рабинович готов взять на себя эту миссию, но, конечно, только с Вашей санкции.
Лично я считал бы весьма желательным скорейшую ликвидацию всего этого дела, дающего повод враждебным нам элементам в Англии и других странах вести клеветническую агитацию против СССР, и склонен думать, что т. Рабиновича следовало бы уполномочить попытаться путем частных переговоров с лордом Рэтерфордом выяснить, действительно ли он готов продать лабораторию; если данное сообщение Капицы подтвердится, практически наладить эту операцию. Равным образом т. Рабиновичу следовало бы поручить сделать попытку при полном сохранении нашей принципиальной позиции (не давать никаких официальных гарантий ни письменно, ни при свидетелях о получении женой Капицы разрешения на выезд из СССР) осуществить
С товарищеским приветом,
Полпред СССР в Великобритании И. Майский».
(АП РФ. Ф. 3. Он. 33. Д. 147. Л. 75–76).
В считанные дни предложение Майского превращается в постановление Политбюро:
«25 сентября 1935 г.
„Особая папка“
Предложить т. Рабиновичу помочь полпредству СССР в Лондоне в переговорах с Ротерфордом о продаже лаборатории Капицы, но никаких „заверений“ жене Капицы не давать». (АН в решениях Политбюро. / Сост. В. Д. Есаков. М.: РОССПЕН, 2000. С. 195).
Как видим, недоброжелательное отношение советских властей к Анне Алексеевне нашло свое отражение в письме Майского и даже в постановлении Политбюро! К сожалению, оно повлияло и на Ф. Я. Рабиновича, который в своем отчете об исполнении задания Политбюро от 25 сентября 1935 года нашел нужным написать следующие строки об Анне Алексеевне:
«Между позицией, которую занимал Ротерфорд до отъезда в СССР жены Капицы, и той, которую он занял в разговоре со мной, есть совершенно очевидная и громадная разница.
Как известно, в своих предыдущих письмах на имя Полпредства Ротерфорд категорически настаивал на том, чтобы Советское Правительство дало Капице возможность вернуться в Англию для продолжения научной работы.
Для меня нет теперь никакого сомнения в том, что свои письма Ротерфорд писал по настоянию жены Капицы и что выступления других деятелей Англии в прессе по вопросу о Капице делались под ее влиянием.
У меня создалось впечатление, что после ее отъезда в СССР научные круги в Кембридже, в том числе и Ротерфорд, облегченно вздохнули и, по-видимому, переменили свое отношение к этому делу.
Я имею основание так думать потому, что я решил при переговорах с Ротерфордом ничего ему не доказывать и ни в чем его не убеждать, а в деловом порядке попросил передать нам лабораторию. Прием, который он мне оказал, свидетельствует о том, что еще до моего приезда руководящие круги Университета, в том числе Ротерфорд, круто переменили свое отношение ко всей истории с Капицей.
Ф. Рабинович».
(ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 29. Д. 72. Л. 210–214. Подлинник).
Последняя фраза отчета Рабиновича противоречит его утверждению о той роли, которую будто бы сыграл отъезд Анны Алексеевны из Кембриджа в «крутом» изменении позиции Резерфорда и Кембриджского университета в «деле» Капицы. (Кстати, Анна Алексеевна выехала из Кембриджа чуть ли не накануне приезда Рабиновича в Лондон.) Решающую роль, на наш взгляд, в изменении позиции Резерфорда сыграла газетная «шумиха» апреля-мая 1935 года в которой и сам Резерфорд принял участие своим замечательным письмом редактору «Таймс». Реакция властей СССР на это письмо Резерфорда и на другие публикации в западной печати с полной очевидностью показала, что Кембридж имеет дело с тоталитарным государством, которое никогда не пойдет ни на какие уступки и Капицу в Англию не отпустит даже на самый короткий срок.
Из ежедневника П. Л. Капицы: «21 сентября. …Говорил [по телефону] с Аней, и она решила ехать. У нее сидит Dir[ac]».
Телеграмма
22 сентября 1935 г., Москва
Инструкции отправлены телеграфом тчк Обращайся в полпредство за визами и билетом тчк Телеграфируй когда выедешь тчк Буду встречать на границе тчк Крепко целую = Петр
27
Анна Алексеевна провела в Москве и Ленинграде около двух месяцев.
23 ноября Капица пишет в ежедневнике: «…Уехала Аня в Кембридж».
В письме № 1 (после возвращения Анны Алексеевны в Кембридж супруги начали новую нумерацию своих писем) Анна Алексеевна 27 ноября 1935 года пишет Петру Леонидовичу:
«…Пишу Тебе в поезде между Лондоном и Кембриджем, возвращаясь от тов. Озер[ского] (торгпред СССР в Англии. — П. Р.). Он был очень любезен, и с ним все благополучно. Передала письмо Ф. Я. [Рабиновича], и он записал все, что я его просила, а именно: 1) Переправить, во что бы то ни стало, большой генератор на последнем пароходе в Ленинград. Он при мне снесся с каким-то инженером или что-то в этом роде от Vickers’a [90] и спросил, возможно ли это сделать. Дело в том, что большой генератор Vickers’а перевозят из лаборатории до парохода. Оказалось, что только они и умеют это делать. <…> Все должно быть готово к 1 — му, когда можно будет начать перевозку.
90
Мотор-генератор, о котором идет речь, был построен в 1924 г. на заводе концерна «Виккерс» в Манчестере.
К сожалению, дипкурьер едет только 10-го. 12-го он возьмет чемодан с бумагами, я его уложу и привезу, когда мне сообщат, в Лондон. Сделаю опись документов, пошлю Тебе копию, другую — в Аркос, а третью оставлю себе. Все наши частные вещи будут также отправлены на пароходе. <…>
У меня осталось впечатление, что наши взялись серьезно за это дело. <…> Так что Ты получишь библиотеку и манускрипты около 16–20 декабря. <…>
Дело обстоит так: 30-го [ноября] последнее голосование [в Кембриджском университете], и после этого все будет официально закончено.
Большая машина уедет первая, и потом будут постепенно высылаться приборы — по мере того, как будут поступать или оригиналы будут заменены. Университет в панике насчет людей, страшно боится, что их кто-либо будет уговаривать ехать (официально). <…> P[earson] очень хочет ехать. R[utherford] его не хочет отпускать, пока он не обучит Sadler’а всем премудростям. <…> Вообще R. боится оставить лабораторию без Р. и считает, что самое лучшее, чтобы ехал сначала L[aurman] на шесть месяцев, потом Р., а потом снова сговориться надо. Р. истосковался по Тебе и по работе, говорит, его задергали здесь и работа не та, что с Тобой. Ехать ему очень хочется. Условия ему подходят. Я, со своей стороны, думаю, что если он поедет зимой, то ему надо [дать] некоторую сумму подъемных на одежду. Это мое мнение. И он поехал бы хоть сейчас, вся задержка в R. Думаю, что и он уговорится. Дело в том, что Университет страшно жмет на R., чтобы лаборатория здесь работала. Вообще они считают, что R. is an innocent baby [91] . R., конечно, смеется на такие замечания, но с Университетом не хочет ссориться, да и себя обижать не хочет, но говорит, что только для Тебя и никогодругого он на всю эту историю согласился. <…> Ребят нашла в прекрасном виде, в доме все в порядке и все веселы.
91
Невинный младенец (англ.).