Дважды благословенная
Шрифт:
У Консуэло сжалось сердце. Подойдя к окну, она встала рядом с Кэмпом. На глаза ее наворачивались слезы, но она уже давно научилась не давать им воли. Она слегка дотронулась до его руки.
Он посмотрел на нее. В глазах его не было жалости к себе — лишь признание факта.
— Видишь ли… — проворчал он, — не думал я, что помирать мне придется в постели. Всю жизнь я привык каждый день смотреть смерти в лицо и не сомневался, что умру в бою. Но медленно гнить в постели… Как это несправедливо! Ни о чем в жизни не жалею, ничего бы не стал менять, но это… Господи, окажи
Консуэло прижалась щекой к его плечу.
— Дурачок ты мой… — проговорила она.
Кэмп дотронулся до ее волос. Голос его прозвучал торжественно:
— Я был бы признателен тебе, Конни, если бы ты осталась со мной до конца. Как в старые добрые времена, словно ничего не было…
Консуэло вздохнула и отошла на шаг. Кэмп испытующе посмотрел на нее:
— Если ты считаешь, что дело здесь в Тори, то сейчас все уже по-другому. Ты сама это видела сегодня. Теперь у нее новая жизнь — муж, скоро, даст Бог, будут дети… Теперь она уже относится к тебе иначе. Консуэло покачала головой:
— Дело не в Виктории. — Она опустила глаза. — И раньше было не в Виктории. Ты это знаешь.
В глазах Кэмпа была такая тоска, что на него было невыносимо смотреть.
— Понимаю. Слишком поздно для нас обоих… Консуэло отвернулась, глядя в окно невидящим взглядом.
— Давно уже поздно, — поправила его она.
Кэмп притянул ее к себе, заставив посмотреть прямо в глаза. Никогда еще Консуэло так не хотелось стереть прошлое, начать все заново — словом, жестом, мыслью, но только бы все изменить… На мгновение ей даже показалось, что еще не поздно все вернуть…
Неизвестно, что бы произошло в следующий момент, если бы не стук в дверь. Оба оглянулись. На пороге стояла Тори. Лицо было смертельно бледным, в глазах — следы недавно пережитого шока, губы, казавшиеся бескровными, были сжаты в напряженную жесткую линию.
Кэмп инстинктивно сделал шаг навстречу дочери, но голос Тори — безжалостный и холодный, как осенний день, — остановил его:
— Это правда, папа? Правда, что все эти годы ты делал деньги вовсе не на скоте? Что все эти годы ты убивал, грабил и прятался от закона?
Консуэло шагнула навстречу Тори, но рука Кэмпа остановила ее.
— Оставь нас одних, — тихо проговорил он не спуская глаз с дочери.
Консуэло вопросительно взглянула на него, но перечить не стала — вышла и закрыла за собой дверь. Тори возбужденно ходила по комнате, зачем-то взяла в руки и снова поставила на место фарфоровую вазу, побарабанила пальцами по столу…
— Теперь я наконец понимаю, — заявила она, — почему наш дом на горе и почему в нем в каждой комнате бойницы. Ты говорил, что это от индейцев… Так вот, индейцы здесь ни при чем. Все твои работники… все, все они сплошь — преступники, скрывающиеся от закона! Кстати, скажи мне заодно: почему наш город не развивается как другие, словно застыл во времени? Хочешь, я отвечу? Да потому, что ты сюда никого не пускаешь! Весь город — словно декорация, существующая лишь для того, чтобы прикрывать тебя и твою шайку! Ты создал настоящую преступную империю! Ты…
— Откуда
— От Итана.
Кэмп моментально напрягся.
— Итан сказал тебе? — резко спросил он. Тори покачала головой:
— Нет. Я слышала его разговор… с кем-то в амбаре. Кэмп нахмурился, словно слова дочери с трудом доходили до него.
— Понимаю, — устало кивнул он. — Он, должно быть, разговаривал со своим дружком.
— Он приехал сюда убить тебя, папа! — Впервые с того момента, как Тори вошла в комнату, ее голос дрогнул. — Он все знает о тебе… и приехал сюда лишь для этого —убить тебя.
Кэмп долго молча смотрел на нее.
— Я это подозревал, Тори, — наконец произнес он. — Не он первый… Не он единственный охотится за мной.
Руки Тори сжались в кулаки, голос дрожал:
— Он сказал, что десять лет назад, во время ограбления банка, ты убил его жену.
Кэмп прошел к большому креслу, стоявшему у камина. С минуту подержался за его спинку, словно для того, чтобы обрести равновесие, а затем бессильно опустился в него. Взгляд его блуждал где-то очень далеко, голос звучал глухо:
— Десять лет назад… Господи, я никогда не забуду этот день, эту женщину! Призрак ее преследовал меня все эти годы… Жена Кантрелла!.. — Голос его был почти не слышен. — Я и не знал…
Сделав над собой усилие, Кэмп выпрямил плечи.
— Нет, на курок нажимал не я, но я там был… и я никогда не забуду этого дня! Теперь мне кажется, я всегда подозревал, что возмездие настигнет меня. В какой-то мере даже хотел этого…
Тори зажала уши и отвернулась, чтобы ничего больше не слышать.
— Молчи, папа! Довольно! Все это бессмысленно, бессмысленно! Я не хочу ничего знать, слышишь, не хочу!
Кэмп откинулся на спинку кресла. Плечи его снова бессильно опустились. В глубине души Тори было жаль отца — ничто не могло заглушить в ней дочерних чувств, но она не могла уйти, не высказав ему всего.
— Всю жизнь я молилась на тебя как на Бога. Я всегда считала тебя героем, а ты был трусом, грабителем, убийцей, лжецом! Понятно, почему ты готов простить Итану все его грехи! — У Тори началась истерика, ее душил нервный смех. — Вспомни, как ты говорил мне, что никогда не интересуешься, какое прошлое было у человека! Каким благородным ты мне тогда казался! Но что, в сущности, ты еще мог сказать?! Ты не лучше Итана, а хуже!
— Тогда я говорил о себе, — тихо возразил Кэмп, — а не об Итане. — Он устало покачал головой. — Я понимаю, что не заслуживаю прощения. Я такой, какой есть, что я делал, то делал. Да, я лгал тебе, но что мне, скажи на милость, оставалось? Должен же я был кормить свою семью! Да, я понимал, что рано или поздно ты обо всем узнаешь, и можно лишь благодарить судьбу, что ты узнала только сейчас. Я надеялся на то, что к тому времени успею все уладить…
— Что уладить? — Тори перешла на крик. — Ты любишь повторять, что всю жизнь обо мне заботился… вот как ты обо мне заботился! Окружил уголовниками, выдал замуж за убийцу, сам убийца… — Голос ее сорвался, и она бессильно разрыдалась, закрыв лицо руками.