Дважды коронован

Колычев Владимир Григорьевич

– А ты не лыбься, тут с тобой серьезные люди говорят, – недовольно глянул на него бельмоглазый.

– Я в законе. А ты кто? – расправил плечи Спартак.

– В законе он... Аркан я.

– Скорняк я, – нехотя назвался фурункулезный.

– Абакум я, – в недоброй насмешке скривил губы бородавчатый.

– В законе, – выдержав им же навязанную паузу, добавил Спартак.

– Я-то в законе... А про тебя сказать ничего не могу. Есть такие воры, которые и среди воров воры. А есть такие, которые среди воров – фраера. И только среди фраеров – воры. Не знаю я, кто тебя короновал, и за какие

такие заслуги, тоже не знаю. Ну, чего молчишь?

– Ты же не спрашиваешь. А так сказать нечего, потому и не козыряю короной.

– Трудно козырять тем, чего нет, – жестко резанул Абакум.

– Меня Сева Таежный признал.

Спартак назвал еще несколько известных имен, которые подписались за него. Так себе подписались, чтобы Севу не обидеть. Но тем не менее...

– Да, была малява, – скривился Абакум. – Была постанова. Отписал Таежный, что сам ты не назовешься. И на тюрьме не назывался... Козырять, говоришь, нечем, да?

– Срок не мотал, если дисбат не считать.

– Не считать, – кивнул вор, но в глазах его мелькнул интерес. Тускло-тускло мелькнул, и все же. – Что там за «картинка» была? – Абакум нарочно вставил жаргонное слово, это была своего рода проверка. И Спартак понял, о чем речь. Про статью его спрашивали, за что в дисбат загремел.

– Прапору челюсть сломал.

– А сейчас?

– Мента ушатал. Он из комы еле вышел...

Спартак рассчитывал, что история с ментом придаст ему вес. Но Абакум только головой покачал:

– И тогда бакланка, и сейчас... А у Аркана четыре хода, и все по уважаемым статьям. У Скорняка – три, тоже очень уважаемый человек. Всю жизнь по лагерям, блатную музыку от сих до сих знает. И почему Аркан до сих пор жулик? Почему Скорняк жулик? А потому, что не тянут они на корону. Они так считают, что не тянут. Не созрели, говорят. А ты раз – и созрел, да?

– Я этого не говорил.

– Но корону принял. Потому что ты там, на воле, величина, да? Потому что на деньгах все замешено. А здесь все по-другому. Здесь нам видно, что твоя корона из фальшивого золота...

– Я этого не признаю, – покачал головой Спартак.

– Мы признаем, – мрачно, исподлобья глянул на него Абакум.

Нахмурился еще больше и Спартак, всем своим видом давая понять, что лучше с ним не связываться. Может, он и не созрел для воровской короны, но любое оскорбление в свой адрес воспримет как смертельную обиду, со всем отсюда вытекающим. И Абакум уловил это его немое послание.

– А самого тебя не признаём, – сказал он и потянул паузу, будто собираясь поставить какое-то условие.

Но в эту паузу влез Аркан:

– Не тянешь ты на вора.

Спартак обжег его испепеляющим взглядом. Жулик, конечно, почетное звание, но все-таки это не законник, и не должен был Аркан влезать в разговоры титулованных воров. В данном случае совсем неважно, что Спартак – «апельсин». Аркан, считай, влепил ему пощечину, не имея на это никакого права. За такое спрашивают очень жестоко.

Аркан понял, что нажил в его лице смертельного врага, и что-то в нем дрогнуло. Но свою робость он растворил в злобе, которую выплеснул на Спартака. Вскочил из-за стола, из рукава в ладонь вывалилась заточка.

Абакум с интересом наблюдал за этой сценой. Он должен был осадить жулика, но

ему хотелось посмотреть, как поведет себя в этой ситуации Спартак. А Скорняк так и вовсе готов был поддержать своего дружка и полез в сапог за пикой.

Спартаку ничего не оставалось, как приструнить Аркана. Ножом его не испугаешь, волчьими ужимками тоже. Правда, в столь пиковой ситуации он плохо контролирует себя и может зашибить жулика до смерти. Впрочем, это его не остановит...

– Ну, че зенками зыркаешь? Давай! – поманил его к себе Аркан.

Спартак уже знал, каким способом атаковать его. И мог двинуть очень больно, возможно, с летальным исходом. Но неожиданно дверь за спиной отворилась.

– Никонов! На выход! – раздраженно скомандовал надзиратель.

– Какой выход, начальник? – мотнул головой Спартак.

Но надзиратель не стал церемониться, схватил его за шкирку и потянул к дверям. Спартак начал было отпираться, но увидел, что в продоле стоят еще двое в камуфляже и с дубинками.

– Руки!

И все же он, не удержавшись, хлопнул вертухая по руке. Не сильно, но достаточно для того, чтобы избавиться от захвата. И сам вышел из камеры.

– Видал, Абакум, с хаты ломанулся! – злорадно засмеялся Аркан.

Спартак зло закусил губу. Нельзя в случае опасности звать на помощь охрану, требовать перевода в другую камеру. Даже обычному арестанту это непозволительно, не говоря уже о законном воре. Он, конечно, на подмогу никого не звал, из камеры уходить не хотел, но тем не менее покинул ее. И не так уж важно, по своей воле или нет. Важен сам факт.

Но уже поздно было что-то менять. Дверь еще не закрыта, но в камеру вламываться глупо. Ну, сломает он Аркана, но ведь после этого менты выгонят его из хаты палками. А это своего рода повод избежать расправы за жулика. Попробуй потом оправдаться...

Ситуация патовая, но это еще не поражение. В кровь нужно разбиться, но сделать так, чтобы сам Аркан оправдывался перед ним за свою наглость.

Глава 22

Не думал Спартак, что самая лучшая музыка – это разнобойный стук ложками по мискам. Но с голодухи казалось, что приятнее звуков просто не существует. Только ему не слушать хотелось эту «симфонию», а самому играть на инструменте. А в столовую его привели, когда заключенные уже заняли места за столами. Только-только из штрафного изолятора привели. Конвойный вел его в барак, но вспомнил, что сейчас время ужина, а Спартак уже две недели ничего не видел, кроме хлеба и воды. Потому и отправил его в столовую. А там зэки так ловко ложками орудуют, что слюна рот заполняет.

– Спартак, брат! – услышал он знакомый голос.

Из-за дальнего стола ему махал рукой Барбос. Улыбка до ушей, в глазах радость и чувство вины. Похоже, он до сих пор не мог простить себе того, что сломался под прессом ментовского беспредела. И Телок здесь. Этот ни в чем не раскаивается, но улыбается Спартаку приветливо.

– Давай сюда!

Барбос еще раз махнул ему рукой и начал сдвигать людей на одной с ним скамейке, чтобы освободить для него место. Какой-то паренек метнулся в сторону раздаточного окна, возможно за тарелкой. Спартак проследил за ним взглядом и едва не поплатился за это.