Дважды коронован
Шрифт:
При ударе Спартак вплотную сблизился с Медяком. Тот, как представитель официальной власти, был без заточки, только с ментовской дубинкой, которой он сильно ударил Спартака по голове. Но разве матерого уличного бойца этим возьмешь? Не замечая боли, Спартак ударил его в ответ. Головой. От всей души. Хватаясь за сломанный нос, Медяк осел на пол, под ноги своим бойцам.
И Окунь выведен из игры. Но «козлы» не разбежались как овцы, лишенные пастуха, и всем стадом набросились на Спартака. Одного он сбил с ног локтем, другого долбанул головой, третьего взял на удушающий прием, но четвертый ударил его
– Наших бьют! – заорал Барбос.
– Гаси козлов! – снова призвал Хруст.
На этот раз он и сам ринулся в бой, и остальные пацаны последовали за ним.
Но к этому времени Спартак уже почти ничего не соображал. После сильных ударов по голове он едва стоял на ногах и действовал больше на инстинктах, чем на разуме.
Он разжал зубы, сплюнул чужую кровь, прижал кого-то из «козлов» к стене, ударил его лбом в переносицу раз, другой... Все как в тумане, на безотчетных инстинктах. Но на ногах держался и толпу вел за собой.
Сознание включилось, когда перед глазами мелькнула заточка. Руку он перехватил инстинктивно, но, распознав Окуня, сбил его на пол сознательно, с чувством исполняемого долга. Потом подобрал упавшую заточку, зная, зачем это делает. Таких врагов в живых не оставляют.
Глава 23
Угол железной столешницы стремительно надвигался на глаза. От сильного толчка Спартак потерял равновесие, но все-таки успел выставить руку, чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу. Об этот угол он стукнулся локтем, но это мелочь, мог и без глаза остаться.
Проклятые менты ничуть с ним не церемонились. И дубинками отоварили, и в карцер втолкнули по всем правилам садистской науки. Один открыл дверь, двое исполнили роль катапульты, которая и запустила Спартака в камеру с середины продола. А ведь мог и убиться...
Но все-таки он жив. И дверь за ним закрылась. Тихо вокруг, только слышно, как с крана в раковину капает вода. Спартак лежал на полу, подняться сил не было. Но ничего, он еще придет в себя, оклемается...
Снова менты отбили голову и ливер. Но игра стоила свеч. Он с пацанами смог разогнать козлиное стадо и сучье племя. Два трупа, трое с проломленной башкой, у одного колотая рана в животе.
Раненых нужно было вести в лазарет, но поднятые по тревоге менты блокировали локальную зону вокруг барака. Видимо, решили, что заключенные подняли бунт, и хотели дождаться спецназа. А Спартак взял за грудки Аладдина, вытряс из него весь запас водки, подогрел мужиков и отправил их на второй этаж выводить под корень актив соседнего отряда. Вот тогда и начался настоящий бунт. Сук и «козлов» избивали до полусмерти, выбрасывали из окон. И очень жаль, что смута не перебросилась на другие бараки, тогда Спартак мог бы сказать, что «разморозил» всю зону. А спецназовцы могли сказать, что убили главного зачинщика, если бы проявили большее усердие. Били они его
Сейчас он поднимется, смоет с лица засохшую кровь и ляжет на скамейку...
Но, с трудом поднявшись, Спартак понял, что до умывальника не дойдет. Дорога в полтора метра казалась ему сейчас непреодолимым препятствием. Зато на скамейку он лег. И плавно погрузился в обморок...
Вечером подали ужин – теплый чай без сахара и скудную пайку хлеба. Но Спартак даже не притронулся к нему. И на вошедшего ноль внимания. А ведь он должен был подниматься, приветствуя сотрудника колонии.
На ночь надзиратель отомкнул от стены нары, принес одеяло, и он смог улечься удобней и укрыться. Но лучше ему не стало, ночь прошла в горячечном бреду. Зато утром он с аппетитом позавтракал, даже сломанные зубы не помешали ему справиться с черствым куском хлеба.
А потом на смену заступил прикормленный надзиратель. Он принес телефон, и Спартак смог связаться с волей.
– Ты чего там шамкаешь? – встревоженно спросил Мартын. – Случилось что?
– Случилось. Ничего, дантисты еще не перевелись.
– Менты, да?
– Ну, вроде того.
– Хозяин?
– Точно не знаю...
– Хочешь, я узнаю. За сутки доедем. Где он живет, известно...
– Не надо его трогать. Пусть живет. Но... Деньги у тебя есть, найди человека, который может тебе помочь. В ГУИН обратись или еще куда. Короче, полковника нужно куда-нибудь перевести. Пусть на повышение, пусть в Москву, куда угодно...
Как ни крути, а полковник Аржанов – достойный соперник. Зона у него под полным контролем, черная масть в опале, служба внутреннего порядка держит зэков в узде. И вчерашнее событие стало для него всего лишь неприятным недоразумением. Этим небольшим штормом его лодку не раскачать, и сам по себе Аржанов не утонет – и будет его зона оставаться «красной», как бы Спартак ни старался. Скорее его самого забьют до смерти здесь, в камере штрафного изолятора. Или менты это сделают, или «козлы», неважно. В любом случае долго Аржанов терпеть его не будет.
– Я все понял, брат.
– Денег не жалей. Из тех денег, что на общак... Чем быстрей его отсюда уберут, тем лучше. Да, и главное, чтобы человека со стороны прислали. Чтобы «кум» на это место не раскатывался...
– Все сделаем как надо... Что, совсем туго?
– Туго, брат, туго. Но мы барахтаемся. Барак вчера «разморозил». Менты отгрузили под завязку. В штрафном тут мерзну... Но я не жалуюсь. Нормально все. – Немного подумав, Спартак с сарказмом добавил: – Только тебе такого не желаю...
– Ты, главное, держись. А мы все сделаем...
Спартак знал, что Мартын возьмется за дело. Но сможет ли он довести его до ума? Вот в чем вопрос.
Мухобойка валялась на подоконнике, не до нее сейчас начальнику колонии. Не поигрывает он ею, не похлопывает себя пластиковым прутиком по ладони. Нет в нем той снисходительности, как в первую встречу со Спартаком. Напряжен он, озадачен и больше посматривает на резиновую дубинку, что лежит на столе. Побаивается Спартака, опасается.