Дважды войти в одну реку
Шрифт:
Гарри Анатольевич увидел испуганные глаза девочки лет десяти. Она почему-то неотрывно смотрела на старину Гарри, словно моля его о спасении. Огромные синие глаза были полны слёз.
Старина Гарри прильнул к иллюминатору. На фоне небесной голубизны серебристое, мелко подрагивающее крыло лайнера казалось живым разнервничавшимся существом, обреченно летящим навстречу гибели. Из сопла наружу рвались разноцветные язычки пламени.
У старины Гарри душа, что называется, ушла в пятки. Его насквозь пронзил страх.
Забегали стюардессы и стюарды. Старина Гарри почувствовал, как под ним заходило кресло, а пол под ногами мелко задрожал. Истеричные крики слились в звериный рев. Теперь вопил уже весь самолет.
— У меня, — услышал он веселый голос Грызя, — у меня складывается впечатление, что наша реактивная гробница вот-вот придет в жесткое соприкосновение с землей-матушкой. И, может быть, все, — Грызь потер руки и зажмурился, — все к чертовой бабушке погибнут….
— Вам-то чего бояться! — заревел старина Гарри. — Вам хорошо, вы черт! Вы же бессмертны, чёрт бы вас побрал!
— Хотите уцелеть? — вкрадчиво спросил Грызь.
Самолет начало трясти так, что на пассажиров с полок посыпались сумки и прочая ручная кладь.
— Хочу! — вскрикнул старина Гарри. — Берите взамен, что хотите.
— Мне лишнего не надо, вы же знаете.
— Читал я этого Вольфганга… И Данте читал… Берите, берите, всё берите! Только спасите меня!
Черт хмыкнул.
И тут Старина Гарри вновь увидел глаза синеглазой девчонки.
Самолет начал медленно заваливаться набок и, страшно взвыв двигателями, пошел к земле. Страх перед смертью стал невыносимым. Никаких традиционных картинок о прошедшей жизни перед мысленным взором старины Гарри не появилось. Он видел только беснующихся пассажиров и мигание света в салоне. Из последних сил старина Гарри прохрипел:
— Грызь, спасите меня!
И опять перед ним возникли синие глаза, полные слез.
— И девочку… Девочку спасите!
Грызь опять хмыкнул.
— Будто без вас не знаю!
Появилась стюардесса. Ее кукольное лицо было перекошено от ужаса. Она истерично закричала:
— Господа! Сохраняйте спокойствие и пристегните ремни. Наклонитесь вперед, согните ноги в коленях, представьте себе, что вы сидите… — стюардесса подкатила глаза.
— Что вы сидите, — радостно продолжил за нее Грызь, — что вы сидите на унитазе и тужитесь!
— И с вами ничего, — кричала стюардесса, — страшного не случится. Капитан
Тут раздался невероятных грохот, и в этом грохоте потонуло всё: и крики людей, и скрежет металла, и голос свихнувшейся стюардессы. Грохот был столь силён, что, казалось, где-то рядом одновременно заработали Этна, Везувий, Стромболи и Фудзияма.
Свет померк в глазах свежеиспеченного лауреата Нобелевской премии в области физики профессора Гарри Анатольевича Зубрицкого. Он закричал, не слыша собственного голоса, и тотчас потерял сознание.
Глава 49
— Если вы и чёрт, то черт весьма симпатичный… — усталым голосом сказал старина Гарри, выбираясь на сухое место. — Вот, оказывается, как надо избавляться от синдрома похмелья. Всё очень просто, обычная авиакатастрофа — и похмелья как не бывало.
— Не преувеличивайте, никакой авиакатастрофы не было. Просто небольшая авария, поломка, не приведшая к человеческим жертвам.
— Да-а, просто чудо, что мы уцелели! — сказал старина Гарри. Он посмотрел на свои парадные штиблеты. — Каюк башмачкам, новые придется покупать.
— А бы сейчас чего-нибудь выпил, — сказал Грызь после паузы. Он встал рядом с Зубрицким и, всматриваясь в даль, мечтательно добавил: — пива, например…
.
— Неплохо бы… И водочки. Водочки с ломтиком деревенского сала. Ибо я промочил ноги. А ноги, полковник, это вам не какие-то копыта. Их беречь надо, в тепле держать… Скажите, Петр Петрович, — старина Гарри попытался уловить взгляд чёрта, — вы еще долго будете, как говорят актеры, пребывать в образе? Может, вы вообще уже и не чёрт? Может, вы полностью перешли в человеческую… э-э-э… в человеческую сущность?
— Может быть… Но все же, думаю, не совсем… Кстати, ещё Чехов заметил, что с некоторых пор черти взяли моду поступать в люди. Многим так понравилось, что они не хотят назад. Знали бы вы, Гарри Анатольевич, сколько среди вашего брата, человека, затесалось нашего брата — чёрта…
Старина Гарри выпрямился во весь рост, огляделся. Увидел почерневшие стволы осин, голые ветви кустов, словом, зимний лес, который сбросил вылинявшую за лето шкуру.
Вдохнул воздух, пряно пахнущий давно опавшими листьями, пересушенными грибами, снегом и мокрой корой, и почувствовал, как у него где-то глубоко-глубоко в груди, вероятно, там, где положено находиться душе, открылись некие шлюзы и омыли её тёплой кровью.
Подстёгиваемый эхом, по лесу волнами разнесся крик какой-то печальной птицы.
И тут же раздался дробный стук по дереву. Словно некий портативный лесной дух, быстро-быстро работая молоточком, строил себе домик.
Звуки были странные, непривычные.
В сердце урбаниста Зубрицкого прокралась неясная тревога.
— Ну и глухомань! Прямо какой-то медвежий угол, — произнес старина Гарри, нервно передернув плечами. — Это хоть Россия?