Две фантастические повести
Шрифт:
Горячие сосиски и холодец из телячьей ножки, а также две бутылки прохладного черного пива стояли уже на столике гостей, и Фауст с Мефистофелем (особенно же последний) уже поедали все принесенное хозяйкой, когда входная дверь отворилась и вошла в залу… (силы тут изменяют мне и эпитетов никаких предпринимать я не могу)… вошла та самая червоннокосая, с глазами серо-голубыми, девушка, которая столь сильно пленила воображение Фауста утром, на народном гульбище… Щеки ее были красны, и поспешно подымалась и опускалась грудь под лифом.
Фауст вздрогнул и покраснел, Мефистофель же, на него взглянув, улыбнулся.
Хозяйка на девушку накинулась с бранью:
— Ах, дрянь ты этакая, — закричала она, ударяя себя по отлогам бедер, — ты забываешь о том, что матери тоже отдохнуть следует! Погибшая ты девчонка, если бы не напоминали тебе, так ты, пожалуй, и вовсе бы домой не возвращалась!..
И, обратившись к гостям, добавила:
— Ну и дети теперь пошли, ваши светлости! Это дочь моя — Марго!..
Днепровская Атлантида
I. Скучающий репортер
Берега все ближе и ближе подходили один к другому. С палубы парохода уже можно было ясно различить их контуры. В сумерках четко обозначалась линия, отделяющая реку от моря, — пароход вошел в Днепр.
Пассажиры с любопытством разглядывали начинавшую развертываться по обоим берегам Днепра панораму.
Двухпалубный пароход «Эпоха», совершающий рейсы между Нью-Йорком и Киевом, уже оставил позади большую часть пути. Он пересек Атлантический океан, Средиземное море, Черное от Константинополя до Одессы и через несколько дней должен был возвращаться обратно.
— Как хорошо, что наконец видны берега! — вздохнула с облегчением одна пассажирка. — Однообразие моря так утомляет…
Ничего не ответивший на эти слова, ее спутник обратился к высокому молодому человеку, очень похожему на обритую обезьяну, худому, беспокойному и поминутно дергавшему блокнот, торчавший в его кармане:
— Вы скучаете, Виддуп?
Обезьяноподобный молодой человек оторвал взор от поверхности реки и, медленно повернувшись к нему, ответил:
— Мне не везет, мне каторжно не везет! — И он огорченно провел рукой по лбу.
Собеседник его рассмеялся:
— Дорогой мой, но разве вам привыкать стать!
— Увы, — вздохнул Виддуп, — мне не везет всегда, но я никак не могу привыкнуть!
— Наверное, вы сами в этом виноваты?
— Жизнь виновата, милый Ларский! — ответил Виддуп. — За что бы я ни принимался, неизбежно мне сопутствует самый отвратительный провал. А разве во мне меньше энергии или находчивости, чем в лучших наших американских репортерах?
— Однако, чем же вы объясняете ваши классические неудачи?
— Не мучьте меня вашими вопросами! Не знаю!
Помолчав минуту, он упрямо добавил:
— А все-таки я верю, что будет и на моей улице праздник!
— От души вам желаю, Виддуп, — улыбнулся человек с фамилией Ларский. — Но… когда же это будет?
— Каждый день может быть. Может случиться в любую секунду. Я уверен, что однажды произведу совершенно фантастическое открытие. Я вознагражу себя за все свои прежние неудачи. И вся печать в Новом Свете будет говорить обо мне.
— Но ведь, кажется, ваши неудачи могли бы уже вас отучить от ваших фантазий!
Виддуп огорченно покачал головой.
— Правда, — заметил он. — Как я начал свою карьеру?
Когда я попробовал описать какие-то развалины в Ниневии, [1] оказалось, что они описаны чуть не за сотню лет до меня. Когда я наткнулся в Египте на таинственную гробницу — после того, как моя газета раздула мою находку, выяснилось, что впервые находка сделана сорок лет до меня и известна всем, кроме меня и моей газеты! Ведь вы знаете, дорогой Ларский, меня после этой истории выгнали из газеты! Я не унывал и продолжал действовать: Но как мне не везет, как не везет! Когда я попытался перелететь на аэроплане от полюса к полюсу, — мой аэроплан разбился через пятнадцать минут после подъема. Я случайно уцелел. И наконец, сейчас! Нет, вы только подумайте! Столько времени я проторчал у себя в Америке и ничего не мог найти подходящего. Америка стала скучна. Я решился совершить это путешествие— и стоило мне выехать из Америки, как там началась революция!
1
Столица ассирийского царства, лежавшая на левом берегу р. Тигра.
— Д-да, — произнес его собеседник, — невезение в самом деле на редкость.
Виддуп пожал плечами и, оставив Ларского, начал нервно шагать по палубе.
— Больной человек, — тихо прошептал Ларский, подходя к своей жене, сидевшей в стороне и с улыбкой, слушавшей весь разговор.
— Бедненький! — сказала она. — Чего он хочет?
— Дурак! — ответил Ларский. — Он ищет сенсаций во что бы то ни стало. Это выродилось у него в какую-то манию. Но все его неудачи похожи на анекдот. К тому же, ему недостает просто элементарных знаний для того, чтобы не влопываться по пустякам. Видишь ли, это просто вырождающийся тип старого американского репортера. Даже в Америке — наиболее отсталой теперь стране — уже переводится этот тип. Не до того. А вот этот — упорствует!
Пассажиры замолчали и в ожидании ужина смотрели за борт парохода. Непомерно расширенный у устья Днепр суживался теперь все больше и больше. Берега его были одеты гранитом, защищавшим прибрежные селения от разливов реки, а реку— от вползания в нее песчаного берега. Пароход приближался к Херсону. В сумерках берега становились синими. Деревья на них темнели черными вышками— и то там, то здесь в невидимых с парохода домиках вспыхивали огоньки.
— Завтра мы увидим знаменитое Запорожье и Днепровскую гидроцентраль, — сказал Ларский, обращаясь к жене. — Свет, который горит в тех домах на берегу, дан днепровской энергией. Право, невозможно представить себе что-либо величественнее этого сооружения, созданного почти семьдесят лет назад! Завтра мы осмотрим его!
Вечером, когда стемнело, навстречу пароходу, поднимавшемуся вверх по Днепру, потянулись огни, которыми заблестел весь берег слева. Над рекой повисли ярко освещенные мосты, по которым ежеминутно пробегали взад и вперед длинные составы поездов. И пароход пристал к первой пристани по Днепру — Херсону.
Виддуп отказался от предложения Ларского сойти на берег и поездить по городу во время стоянки парохода.
— Оставьте меня, — глухо произнес он.
Его оставили в покое, и он был единственным пассажиром, который не воспользовался случаем поразмять ноги на берегу после утомительного и длинного морского перехода.