Две неравные половины одной жизни. Книга первая

Беглов Михаил Спартакович

Отец не любил рассказывать о войне. Из нее, как решил Андрей, он вынес любовь к жизни и абсолютное нежелание командовать людьми. Видимо, тот, кому приходилось посылать других на смерть, не может и не хочет более решать судьбы других. И это нежелание управлять распространялось и на его собственных детей. «Пусть они сами решают», – эти слова можно было часто услышать в его разговорах с мамой, которая в силу естественных материнских чувств хотела бы от него большего вмешательства в дела детей.

А к моменту начала нашего повествования Владлен Иванович был одним из самых известных и популярных журналистов страны. Он часто выступал по телевизору, объездил с правительственными делегациям полмира, провожал Гагарина, а потом и Терешкову в космос, встречался и дружил с самыми известными и популярными в те годы деятелями науки и культуры.

Не было ни одного крупного зарубежного политического деятеля, у которого он бы не взял интервью. Но при этом, повторюсь, сумел сохранить необычайную скромность, порядочность и честность. Он никогда не лукавил, не кривил душой, разговаривал с читателями и слушателями на простом, понятном им языке, за что его любили и уважали. Отец, безусловно, был частью системы, но никогда не стремился к сближению с ее верхушкой. Его не раз пытались «подтянуть» к работе «на самом верху», но всякий раз он мягко от этого уклонялся. Мама, да и друзья-знакомые были просто в шоке, когда в какой-то момент он категорически отказался занять приравненную к министерской должность. «Я – журналист. Моя работа – это писать. А администрирование – это совершенно не мое», – так коротко объяснял он свой отказ, в очередной раз давая понять, что не хочет и не может управлять судьбами людей. Но при этом никогда никому не отказывал в помощи и, если нужно было позвонить куда-нибудь «наверх» или попросить за кого-то, то он всегда готов был сделать это, если, конечно, считал этого человека достойным. При этом для себя он никогда ничего не просил, считая это абсолютно неприличным и неприемлемым.

Отец был для Андрея одновременно и божеством, и проклятием. Уж слишком высокой была та планка, которую тот выставил своим примером. К тому же еще подростком он убедил себя в том, что никогда не сможет стать таким же мудрым, как отец, да и – чего греха таить, – таким же красивым.

У Андрея было два возможных пути по жизни. Один – влиться в ряды «золотой молодежи», детей высокопоставленных чиновников и разных знаменитостей, чтобы беззаботно плыть по жизни, прикрываясь родительским авторитетом. Второй – попытаться все же доказать, что природа не всегда отдыхает на детях гениев, как иногда говорят, а доказать, что он не просто чей-то сын, а самостоятельная личность. «Да, я никогда не стану таким как он, но – это моя жизнь и я, как написал классик, должен прожить ее так, что не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, – решил Андрей. – Я никогда не смогу превзойти его, но по крайней мере я обязан соответствовать его уровню и как минимум не подвести его». Задача, которую он для себя поставил, оказалась даже труднее, чем он мог предположить. Уже в школе он понял, что как бы ни старался, все равно все сначала воспринимали его как сына того самого известного отца. «Делать нечего, – подумал он как-то, перефразируя старую поговорку. – Хочешь, не хочешь, а встречают по фамилии. Но провожать будут по уму. Надеюсь, что смогу доказать, что он у меня есть».

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ПУТИ, КОТОРЫЕ НАС ВЫБИРАЮТ

Кто опоздал, как говорится, тот не успел. Только троица друзей решила вслед за другими сбежать из актового зала, как их перехватила завуч и попросила помочь поставить ряды с сиденьями на место. Так что пришлось еще немного потрудиться. Но, наконец, работа была закончена, и ребята выскочили в сквер перед школой.

– Свобода, вот она долгожданная свобода, – радостно закричал Петр, раскинув руки. Он набрал полную грудь воздуха и шумно выдохнул. Оказавшиеся рядом прохожие невольно обернулись на его крик, но сразу поняли, в чем дело, и, улыбнувшись, поспешили дальше по своим делам.

– Какая свобода?! О чем ты говоришь, – опустил Александр своего товарища с неба на землю. – Я тебя умоляю. Всего лишь переход из одной стадии несвободы в еще большую. Мы были свободными только в утробе матери, да и то в рамках того самого замкнутого пространства. А теперь, чем старше мы становимся, тем более несвободными мы будем.

– Чего-й то вдруг? – удивился Петр.

– Да потому что по жизни у нас с каждым годом появляется все больше обязанностей и ограничений. А необходимость их исполнения и есть несвобода, – пояснил Андрей. – В животе у матери ты находишься в четко очерченных границах. Они видны и понятны. А теперь их вроде нет, потому что глазами их не видно, но на самом деле они есть, причем даже гораздо более жесткие, чем были до рождения. И чем старше

мы становимся, тем их больше.

– Ну, вы, блин, философы, – рассмеялся Петр. – Ладно. Давайте не будем о грустном. Лучше скажите, чем займемся.

– В какой исторической перспективе? – поинтересовался Андрей, которому пока не хотелось снимать маску этакого печального Чайльд-Гарольда.

– Да, сейчас, конечно, дуралей, – в отличие от друга Петр не скрывал своего прекрасного настроения.

Андрей достал из кармана пачку сигарет и закурил.

– Ты что делаешь? – испуганно попытался остановить его Петр. – Хоть бы за кусты отошел. Могут увидеть.

– И че? – засмеялся Андрей. – Мы же теперь – по твоей версии – свободные люди. Кто нам может что сказать! Предлагаю пойти погулять в сторону центра, а там посмотрим, куда ноги выведут.

Хвастаться, конечно, тут нечем, но Андрей пристрастился к сигаретам год назад. Действуя исключительно из благих побуждений, родители отправили его во время летних каникул чернорабочим в археологическую экспедицию, чтобы «городской мальчик из интеллигентной семьи» повзрослел, ума набрался, да и вообще поработал для разнообразия не только головой, но и руками. К тому же знакомый профессор-археолог, который и был начальником экспедиции, обещал присмотреть за «ребеночком». Экспедиция вела раскопки городища, где когда-то находилась «старая Рязань», которую татаро-монголы при наступлении полностью разрушили. Андрей был самым молодым в экспедиции, но поблажек никто ему не делал. Как все, спал в брезентовой палатке на голой земле, а днем под палящим солнцем долбил киркой и лопатой непаханую целину. Еду варили на кострах в котелках. Родители, скорее всего, мягко говоря, идеализировали «трудовой отдых» в экспедиции, а сам он потом не без гордости рассказывал друзьям, что «научился там всему плохому, чему можно было только научиться».

А что еще можно делать темными вечерами в безлюдной степи – пить, да курить. Дешевая водка и самогон, который можно было достать в соседней деревне, на душу не легли, но вот к сигаретам пристрастился, хотя в округе можно было купить только «Приму» Моршанской табачной фабрики, которую набивали поистине термоядерным табаком. Ничего хуже в стране тогда не выпускалось. Естественно, от родителей эту пагубную привычку он тщательно скрывал, что под прикрытием вечно дымящей бабушки было сделать не так уж и трудно. Смог даже отболтаться, когда как-то у него в кармане нашли пачку сигарет – наивная мама поверила, что это не его, а просто ребята попросили придержать.

– Эй, вы куда?! Я с вами, – не успели ребята отойти и на пару шагов, как их остановил голос Нади.

– Здравствуй, сказка, Новый год, – слегка ошалев от появления девушки, съехидничал Александр. – Вот только тебя нам для полного счастья и не хватало.

– Да, можем мы хотим на «троих» сообразить, – поддержал его Петр.

– Не волнуйтесь, много не выпью. Зато будет, кому вас потом по домам разводить. Вы же еще те выпивохи – от одного запаха дуреете, – язвительные реплики парней не смогли охладить пыл девушки. – Так что почтете еще за счастье, что я с вами пойду.

Надежда, как выяснится позже, как в воду глядела.

– Нет, мужики, с ней спорить, что против ветра писать. Беспонтово. Раз решила идти с нами, то с этим придется смириться. Точно вам говорю. Уж я- то знаю, – хихикнул Андрей.

– А тебе, милый, лучше вообще помолчать, – отпарировала его выпад девушка. При этом слово «милый» прозвучало у нее как-то очень ехидно.

Так что свой путь они продолжили уже вчетвером. За разговорами, шутками-прибаутками, они дошли до Калининского проспекта или, как его чаще всего называли в народе, Нового Арбата. Каждый раз, когда Андрей оказывался в этом районе, у него портилось настроение. Ему было чуть больше десяти лет, когда прокладывали этот проспект, чтобы черным лимузинами было удобнее и быстрее проезжать из Кремля на Кутузовку и дальше на Рублевку, где находились дачи членов правительства и высоких партийных начальников. А для этого пришлось разрушить один из, быть может, самых уютных старомосковских районов. Его по названию площади, которая находилась в самом центре, романтично называли «Собачьей площадкой». Даже у Сталина в свое время не поднялась рука нанести этот смертельный удар по самому сердцу Москвы, и он довольствовался проездом по Старому Арбату, либо же, по ходившим в народе слухам, секретной веткой метро, которая вела от самого Кремля до так называемой Ближней дачи на Волынском шоссе.