Две половинки целого
Шрифт:
Наверное, я недостаточно хорошо владею собой и что-то такое отразилось на моем лице, потому что он внезапно замолкает и смотрит на меня так, как будто ждет, что я немедленно изреку нечто эпохальное и бесконечно мудрое. Но говорить я ничего не собираюсь, просто не знаю, что сказать. Когда я достаю цепочку из-под свитера, руки у меня дрожат…
Микко Якобсен
Слишком долго я это откладывал, но наконец набрался смелости поговорить с тобой, доченька, и боюсь, что это будет нелегкий разговор. Ты знаешь о своем отце многое, но не все, нет, не все. И теперь настало время заполнить последний пробел. Это будет рассказ о моей молодости.
В своей долгой жизни мне пришлось повоевать немало, но профессиональным солдатом я, к счастью, так и не стал. И все же мне довелось пройти слишком много войн, много больше, чем мне бы хотелось. Где и с кем я только не воевал. Мне приходилось сражаться даже на стороне нацистов. Да, да, твой отец шел в бой бок о бок с солдатами проклятого Рейха. Но это совсем другая история, о ней как-нибудь в другой раз. Зато потом, в следующей войне, мне довелось биться против тех жа самых немцев. Было мне тогда двадцать три года, то была моя третья война и именно о том времени будет мой рассказ. Но это рассказ не о войне.
Ты наверное знаешь, что имя дал тебе отец. хотя это право матери, всегда им было. Я настаивал, а твоя мать очень умная женщина и она не стала возражать. Я никогда не рассказывал ей того, что сейчас расскажу тебе, но каким-то таинственным образом она все знала, в этом не может быть сомнения. Ума не приложу как, но знала. А теперь и ты узнаешь историю своего имени. Шел тогда 1944-й год, месяц был сентябрь, точнее – последний день сентября. Страна называлась Суоми, ты знаешь ее как Финляндию. Итак, вот как все было…
…Я воюю далеко не первый год, видел многое, но в десантной операции мне до сих пор участвовать не довелось. Пока что, однако, мой опыт десантирования не слишком обогатился. Разместив свою полуроту на верхней палубе, ближе к корме, и проследив чтобы наша сорокапятка была надежно закреплена талями, а велосипеды аккуратно выставлены под фальшборт, я отправился подышать свежим воздухом. Мне вдогонку загремел нарастающий храп множества глоток. Как известно, хороший солдат способен заснуть немедленно и при любых обстоятельствах. Хотя добрая половина моих бойцов были сопливыми щенками последнего призыва, но эту истину они усвоили не хуже старых вояк. Свежий воздух для меня нашелся на носовой надстройке. Как ни странно, здесь никого не было, может быть и благодаря промозглому, но, к счастью, не слишком сильному, северному ветру. Старый пароход, принявший полный батальон с легкими орудиями, силно просел, но уверенно карабкался на ленивую волну залива. Дым из трубы относило ветром назад, ночной воздух пах легким морозцем, напоминая о наступающем в полночь октябре и скорой зиме, дышать было легко. Не расслабляйся, Микко, подумал я, ты не у себя на юге, здесь Лапландия и я стал осторожно втягивать воздух носом, как советовал мне в детстве отец. Впрочем, в народе говорят, что во время войны солдаты не болеют обычными болезнями, не простужаются и не кашляют. Возможно и так, зато дизентерия, истинно окопная болезнь, берет свое. Но эти мысли были явно лишними, а подумать было о чем, да и обстановка располагала: тихая ночь, шелест волн, которые рассекает нос нашего судна, да кормовые огни транспорта, идущего перед нами первым. И я начал вспоминать…
…Лео курит сигарету за сигаретой, прикуривая порой одну от другой, а я смотрю на его руки. Именно они, эти руки хирурга, с коротко остриженными ногтями, вытащили осколок русской мины из моего бедра. Кусок металла, попавший в меня в самом конце июньского боя под Виипури, засел глубоко и собирался пробраться еще глубже, но Лео вытащил его предельно аккуратно, пощадив артерию. Ничего, шрам должен рассосаться, а легкая хромота, которую мне удается скрывать, рано или поздно пройдет. Но это было в начале лета, а сейчас конец августа. И тогда Лео молчал, сосредоточенно молчал, лишь струйки пота текли из-под некогда белого колпака. А сейчас его рот выдавливает злые, резкие слова, руки хирурга крепко-накрепко вцепились в спинку кресла в пивной, но и сейчас они не дрожат, лишь костяшки пальцев побелели. Он говорит на идиш, говорит тихо и я напрягаю слух, чтобы разобрать полузабытые слова.
– Почему-то мы всегда должны выбирать… – хрипло говорит он – …и выбор этот лежит отнюдь не между плохим и хорошим, а, как правило, между плохим и худшим. Его, этот выбор, делает страна и тот же самый выбор делает каждый из нас. Ах, как славно было бы выбирать между добром и злом, между белым и черным, но, увы, не дано. И тогда приходится лавировать между оттенками серого. Вот и наша страна хотела бы, разумеется, быть на стороне англо-американцев, но Советы мудро лишили нас этой возможности. А мне-то еще труднее, ведь я неплохо владею немецким и прекрасно понимаю что пишут в нацистских газетах даже без слащавых переводов наших либеральных журналистов. Но моя страна воюет и это не оставляет мне выбора. Поэтому я ношу эту форму. И не я один… Я хорошо знал твоего отца Микко и уверен, он тоже не задумываясь взял бы винтовку, чтобы защитить страну.
Я тоже знаю: моему отцу не дали винтовку, потому что его знание русского языка оказалось важнее. Это знание на протяжении нескольких поколений передается у нас от отца к сыну, но застопорилось на мне. Поэтому отец последний в нашем роду, кто владел русским, а мне хватает нескольких фраз, таких как “руки вверх” и “не стреляйте”. А ведь еще мой прадед был кантонистом и провел долгие годы на службе у русского царя. Впрочем, война не пощадила моего отца и в далеком тылу. Когда работаешь по несколько дней без сна, переводя захваченные разведкой документы, то сердце может не выдержать. Оно и не выдержало. Иногда меня посещают крамольные мысли и я думаю о том, что мамина ранняя смерть избавила меня от еще одних похорон. Впрочем, на отцовские похороны я тоже не попал, просто не успел.
Лео отпивает из своей кружки, брезгливо морщится. Здесь, в Оулу, варят неплохой темный лагер, так что же ему не по вкусу? Нет, дело явно не в пиве. И почему он говорит шепотом? Боится, что услышат? Не думаю Если рассказы про выход из окружения в Карелии верны хотя бы наполовину, то вряд ли он чего-либо вообще боится. Наверное дело в другом: Лео делится сокровенным и не хочет делать это всеобщим достоянием…
– Совсем недавно я услышал по лондонскому радио о лагерях смерти в Польше. Ты знаешь, вначале я не поверил, да и кто бы поверил. Нет, мы прекрасно знали о преследовании евреев, трудовых лагерях, лишении прав и собственности. Да что там, австрийцы из 20-й “горнострелковой” и сейчас прекрасно это иллюстрируют. Но лагеря смерти, печи, газовые камеры? Десятки, сотни тысяч? В это просто невозможно было поверить. Потом пришли британские газеты, ты ведь знаешь, откуда они берутся, надеюсь? В газетах было подтверждение, да и в нашей печати появились робкие статьи, обтекаемостью своих формулировок только добавившие масла в огонь. Я все еще пытался не верить, но у меня уже плохо получалось.
Он нервно закуривает и продолжает совсем уж едва слышно. Тогда почему его тихие слова гремят в моих ушах неистовым набатом?
– Мы ведь там, на кровавом карельском болоте, вытаскивали из окружения всех раненых: и наших и немцев, и тех, у кого была татуировка на левом плече и тех, у кого ее не было. Ты знаешь, с татуировкой даже проще – не надо потом гадать какая у него группа крови. А вот теперь я думаю: знай я тогда про лагеря смерти, спасал бы я эсэсовцев под огнем большевистских батарей или бросил бы их там? И ты знаешь, что самое мерзкое? У меня нет ответа.
Он гасит окурок и криво усмехается:
– А ведь они тогда меня представили к "Железному кресту". Ты представляешь? К их поганому нацистскому "Железному кресту"!
– А вы?
– А я им выложил все что об этом думаю. На хорошем немецком языке, между прочим, причем выражений я не выбирал.
– Ну и..?
– Как ни странно, они почему-то не обрадовались. Требовали даже отдать меня под суд или выдать Гестапо. Но хрен им суд и хрен им Гестапо. Правда пришлось перевестись к вам в Лапландию, но это может и к лучшему. На юге, похоже, больше ничего не намечается, а вот тут…