Две повести о Манюне
Шрифт:
– Можно подумать! – фыркнула я.
Гаянэ, нахохлившись, сидела над своей тарелкой. К омлету она не притронулась.
– Ты чего не ешь?
– Я просто рассказываю омлету свои горя, – объяснила она. – Сначала рассказала, как меня в садике Ася за волосы три раза пребольно дернула, а сейчас рассказу, как Каринка громко хрыпела и не давала нам спать. А потом поем.
– Сама ты хрыпишь, понятно? А я храплю! – надвинулась на нее Каринка.
Гаянэ озадаченно уставилась на нее.
– Так я же и говорю – хрыпишь, – засопела
– До сих пор звон в ушах стоит, – подтвердила я слова Гаянэ. Каринка отложила бутерброд и полезла драться, но тут из спальни вышел папа, и мы побежали обниматься с ним.
– Несите обратно мои деньги, – пробурчал папа вместо приветствия.
– Все? – расстроились мы.
– Все!
Вчера у папиного друга случился день рождения, вследствие чего папа вернулся домой навеселе и вручил каждой из нас по десять рублей. Мы особо не радовались, потому что по опыту знали – деньги, которые папа раздаривает, будучи подшофе, он обязательно забирает утром. Сегодняшнее утро, увы, исключением не стало.
Пока мы, вздыхая, доставали из копилок купюры, мама ругала отца.
– Сколько раз тебе говорить, что нельзя с детьми так поступать – ты им сначала отдаешь деньги, а потом забираешь.
– Жена! – взвыл папа. – Во-первых, я вчера был навеселе.
– И еще – был навеселе! – не преминула вставить шпильку мама.
– Ууууу, носовой волос! Так вот, во-первых, я был навеселе, во-вторых – я же не все деньги забираю, каждой дам по пятьдесят копеек. Пусть гуляют!
– Ура! – запрыгали мы. – Пятьдесят копеек! Это же две трубочки со сливочным кремом и один коржик!
– Видишь? Они совершенно на меня не обижаются. Правда, девочки?
– Правда-правда, – захлопали мы в ладоши.
– А еще я вам обещаю, что через неделю, в следующее воскресенье, мы обязательно поедем на шашлыки.
– Юра! – Мама чуть не задохнулась от возмущения. – Я же тебя просила заранее детям ничего не говорить!
– А через неделю – это сколько? – встрепенулась Гаянэ. – Чичас или вечером?
– Дочка, тебе уже семь лет, а ты не знаешь, что такое через неделю, ай-ай-ай! – покачал головой папа.
– Ахахаааа!!! – театрально рассмеялась мама.
– То есть шесть лет, – забегал глазами папа.
– Вот сколько мне, – Гаянэ выставила пять пальчиков, – столько и еще половина. Только как это называется, я забыла. Мозет, восемь с половиной?
Нам с Каринкой пора было убираться в детской. Надо поторапливаться – сегодня воскресенье, а значит, Ба жарит пирожки!
– А когда мы поедем на сашлыки? – мучила Гаянэ папу, пока мы пылесосили и протирали пыль.
– Через семь дней. Не завтра, не послезавтра, а через семь дней, – терпеливо объяснял
– Аха, – радостно кивала Гаянэ, – пап, а через семь дней – это сиводни или утром?
– Сейчас воскресенье, – папа понемногу выходил из себя, – завтра будет понедельник, потом вторник…
– Угум, – Гаянэ вскарабкалась на колени отца, – а на сашлыки поедем когда? Чичас?
– Мыееее! – взвыл папа.
– Ян Амос Коменский! – прокомментировала мама.
– Пап, – не унималась Гаянэ, – а послезавтра – это кто?
– Иди спроси у своей матери, – папа попытался спихнуть Гаянэ с колен.
– Ну уж нет, – вскипела мама, – сам эту кашу заварил – сам ее и расхлебывай.
– Кировабадци, – огрызнулся отец.
Когда мы с Каринкой забежали на кухню предупредить, что уходим к Мане, то застали там дивную картину – папа в позе заправского библейского патриарха восседал на угловом диванчике. На одном колене у него сидела Гаянэ, на другом – Сонечка. Сонечка держала под мышкой полбатона и, отколупывая по крохотному кусочку, кормила отца.
– Ам! – требовательно хмурилась она каждый раз, когда папа не успевал вовремя открыть рот. Папа гримасничал, но безропотно ел. Гаянэ не прекращала сыпать вопросами.
– Пап, а сиводни – это вторник или ночью?
– Охох, – вздыхал папа.
– А на сашлыки поедем чичас или возмозным днем? – любопытствовала Гаянэ.
– Жена! – Папа устремил на маму исполненный муки взгляд.
– Ничего не знаю, – отрезала мама, – сам, сам!
Манькин боевой чубчик мы заприметили еще на подступах к ее кварталу. Она в нетерпении переминалась возле калитки, а, завидев нас, побежала навстречу.
– Что-то случилось? – крикнули мы и прибавили шагу.
– Как вам звук «унькунькуньк»? – вопросом на вопрос ответила Манька.
– Чивой? – вылупились мы.
Манюня топнула ножкой.
– Ну что я такого непонятного спросила? Грю, как вам звук «уньк-уньк-уньк»?
Мы с сестрой осторожно переглянулись.
– Нормальный звук, – неуверенно протянула я, – шикарно звучит – «уньк-уньк-уньк».
– Вот! А Ба говорит, что я ерунду придумала!
– А зачем тебе это? Ну, этот «уньк»?
– Я пишу фантастический роман, – надулась от гордости Манька, – придумываю звук.
– Оооо, – мы покрылись мурашками. – Много написала?
– Да вон первую главу пишу. Вы посидите пока с Ба, я допишу и приду почитаю вам.
Сидеть с Ба, когда она крутится на кухне, не очень хотелось.
– Может, мы во дворе подождем? Тут, на скамеечке?
– Ба сегодня добрая, – успокоила нас Манька, – она уже с утра успела накричаться, когда папу отправляла в погреб – полки мастерить. Вон, налепила пирожков, и, пока они подходят, смотрит телевизор.
Мы с опаской заглянула в гостиную. Ба сидела в кресле и штопала свои зимние чулки. «Готовит телегу зимой», – подумала я.