Две повести о Манюне
Шрифт:
– Мария! Я тебе мигом организую пурдикулез, если ты и дальше будешь морочить мне голову, ясно? – вскипела Ба. – Вон, Наринка сидит тихой мышкой и не перебивает меня! Тебе что, сложно две секунды помолчать?
– Наринка молчит, потому что она не придумала такого страшного заболевания! – обиделась Манька. – И вообще две секунды помолчать и я могу. Но как можно молчать, когда в мире такие жуткие дела творятся?
Ба отложила альбом и сложила руки на груди:
– И какие такие жуткие дела в мире
– А вот какие. Кругом пурдикулез, и, может, мы им давно уже болеем! И даже не знаем, что это за заболевание такое!
– А какие синктомы у этого заболевания? – От испуга я вспомнила слово, которое часто употреблял папа, когда рассказывал о каком-нибудь недуге.
– Сказано: страшные. Ты чего, человеческих слов не понимаешь? – постучала по лбу Манька. – Может, пятки, там, чешутся, или в животе урчит!
У меня мигом зачесались все пятки и грозно заурчало в животе.
– И чего делать? – тоненько мявкнула я. Признаваться, что все признаки коварного пурдикулеза у меня прямо-таки налицо, я побоялась.
– Не ну что за балбески такие беспросветные! – всплеснула руками Ба. – Нет такого заболевания и быть не может, ясно? А от чесотки в пятках или урчания в животе никто еще не умирал!
– Ура! – обрадовалась я.
Манька радоваться даже не собиралась – она сварливо сопела и переводила рассерженный взгляд с меня на Ба. Сразу видно было, что моя подруга сильно обижается за пурдикулез. Ну не может же быть такого, что название есть, а заболевания нет!
Ба несколько секунд рассматривала взъерошенную внучку, потом хмыкнула:
– Прямо олух царя небесного, а не ребенок!
– А почему олух? – удивилась я.
– Потому что глупости говорит!
– И ничего не глупости, – упрямо замычала Манька.
– Подожди, Мань, – перебила я ее, – но почему олух? Она же девочка!
– Кто?
– Ну, Маня-то девочка! Это мальчиков можно называть олухами. А нам-то надо говорить по-другому!
– И как это по-другому? – прищурилась Ба.
– Олухки? – предположила я.
– Дяяяяяяяя? – Ба с кряхтеньем наклонилась и сдернула с ног вязаные носки. – Вспотеешь в светских разговорах с вами!
– Может, олушки? – подала голос Манька. – Или олушочки?
Ба положила один носок на другой, скатала в причудливый комочек и убрала в карман фартука. Нащупала резинку в волосах, затянула выбившиеся пряди в хвостик.
– Олушочки – это вы в точку, – хмыкнула она. – Обе-две олушочки! Счастья полные штаны! – И, увидев наши вытянувшиеся лица, тут же предостерегающе подняла руку. – И не надо мне тут демагогию разводить из-за полных штанов, ясно? Это выражение такое, ничего более! Пойду готовить мясо, а то заговорилась я тут с вами.
Как только Ба вышла из комнаты, Манька тут же метнулась к письменному столу, выдернула какую-то тетрадку и вывела крупными буквами на пустой странице: «ПУРДИКУЛЕЗ». Потом стала быстренько что-то записывать.
– Ты чего? – заглянула я через ее плечо.
– Пишу, чтобы не забыть. Потом твоего папу спрошу. Уж он-то точно знает, есть такое заболевание или нет.
И, крепко надавливая указательным пальцем на ручку, Манька вывела под «ПУРДИКУЛЕЗ-ом»: «Смертельное забаливание!!! Чешуться пятки и живот урчит». Поразмыслила чуть-чуть, вздохнула и перед «урчит» добавила «б».
– Надо, чтобы бурчал, а не урчал, – объяснила она, – «бурчит» звучит страшнее, так?
– Аха, – выдохнула я. – Вообще-то, Маньк, когда ты говорила про синктомы, ну, там, про пятки чешутся или живот бурчит, у меня все так и было.
– Да? – оживилась Манька. – А ну-ка ложись на мою кровать. Ну как? Пятки чешутся?
Я пошевелила пальцами на ногах и крепко прислушалась к пяткам. Они у меня мигом зачесались.
– Чешутся, – жалобно протянула я.
– Ага, – оживилась Манька, – а живот бурчит?
Я открыла рот, чтобы сказать «нет», но мое «нет» затонуло в воистину катастрофическом урчании, которое издал мой живот!
– Да что за наказание такое! – запричитала я.
– Ничего, Нарк, не бойся, мы тебя мигом вылечим. Ты, главное, скажи: тебя тошнит?
Ну и как вам это нравится? Стоило моей подруге спросить, тошнит меня или нет, как меня мигом затошнило. Я свернулась калачиком, горестно подтянула колени к груди и обхватила их руками:
– Тошнит, ага!
Манька вывела в тетрадке «тошнит» и озабоченно уставилась на меня.
– А голова болит?
– Болит! – заплакала я.
– Все синктомы как от пурдикулеза! – покачала головой Манька. – Пойдем вызывать скорую.
– Какую скорую? – испугалась я. – Никакой скорой мне не надо, я без скорой выздоровею. Обещаю.
– Какая же ты трусишка! – погладила меня по голове Манька. – Ну ладно, раз ты так боишься скорой, давай дождемся, пока твой папа вернется с работы, и спросим у него, чем тебя лечить надо. Думаю, марганцовогого отвара будет достаточно.
– Это что за отвар?
– Сама не знаю. Что-то на марганцовке, горькое и противное, – обнадежила меня Манька, вывела под симптомами заболевания «лечить пративным атваром марганцовывым», вырвала листок, сложила его и убрала в карман брюк. – Теперь главное – дождаться дяди Юры. Потому что если ты не дождешься и так умрешь – мы тебя вжисть не вылечим!
Ждать взаперти очень скучно, поэтому мы решили спуститься вниз и посмотреть, как обстоят дела с мясом. На обед сегодня предполагалось наше самое любимое-прелюбимое блюдо – говяжьи антрекоты «по-бердски». С гарниром из риса.