Две повести о Манюне
Шрифт:
– Это был не его провод!
– А чей? – глупо спросили мы.
Ответить Каринка не успела. Да и как тут ответишь, когда в шаговой доступности от тебя крутятся две женщины с чутким слухом ночного хищника, умеющие в критической ситуации развивать скорость разъяренного леопарда?! Тут не то что ответить, тут даже следы преступления скрыть не успеешь!
Воооот.
В тот день мы получили по полной программе целых два раза. Сначала нам влетело за «Электронику», а через пять минут – за покрывало, в котором взорвавшийся радиоприемник прожег вполне себе приличную дыру.
Потом Ба с мамой пошли запивать стресс валерьянкой, а мы сидели нахохлившись за Манькиным столом
Странные какие-то провода. Категорически неправильные!
Глава 23
Манюня и пурдикулез, или Житие кривого Бэреле
Роза Иосифовна совершенно искренне считала, что все хорошее, что есть в дяде Мише и Мане, они унаследовали исключительно от нее. Будто не было в их жизни ни дяди-Мишиного папы, ни Маниной мамы.
Все знают, что, если Ба что-то утверждает, лучше сразу капитулировать. Оставь маневр, всяк сюда входящий. На территории Ба главное вовремя соглашаться и всячески поддакивать. Тогда наградой за понимание вам будут «посиделки с альбомом». Знаете, что это такое? Это когда Ба приносит свой альбом и, бережно листая его и поглаживая каждую выцветшую фотокарточку, долго и обстоятельно рассказывает, в кого из клана Шац пошел своими математическими способностями дядя Миша, а идеальным «скрипичным» слухом – Маня.
Альбом был старый, достаточно тяжелый, в темно-синей бархатной обложке, с широкими картонными страницами в прорезях, куда вставлялись пожелтевшие фотографии. Ба хранила его на верхней полке своего шкафа, обложив со всех сторон мешочками с сушеной лавандой, поэтому пах альбом пряным и немного терпким, а еще – чисто выстиранным и накрахмаленным бельем.
«Посиделки с альбомом» мы очень любили. Они чаще всего случались в какой-нибудь пасмурный или дождливый день, когда носа из дому не высунешь. В такие дни Ба превращалась в добренькую и уютненькую бабушку – куталась в большую мохеровую шаль, натягивала грубой вязки домашние носки, взбиралась с ногами на диван и рассказывала нам всякие истории из своего далекого бакинского детства.
Вот и сегодня все шло по накатанной. Сначала испортилась погода. Нет, сначала позвонил с работы дядя Миша и рассказал, что Ереван одобрил очередную его разработку, и теперь ему полагается большая премия и грамота.
– Грамотой пусть сами подавятся! – не преминула съязвить Ба, но следом расплылась в растроганной улыбке. – Сына, смотрю я на тебя и вижу твоего дядю Яшу! Как это какого Яшу? Моего двоюродного брата Яшу! Такой был смышленый мальчик, жаль, умер в восемь от скарлатины, так и не дожил до кандидатской степени! А ведь какой был чудо-ребенок! В четыре года таблицу умножения задом наперед рассказывал!
Мы с Манькой выразительно переглянулись. Историю о том, как маленький мальчик Яша рассказывал задом наперед таблицу умножения, мы знали наизусть. Мальчик Яша был таким удивительным мальчиком, что, когда ему называли любую цифру, например, семь, он быстренько называл все ее делимые – четырнадцать, двадцать один, двадцать восемь, ну и так далее,
Но это я отвлеклась. В общем, Ба сначала порадовалась очередным успехам сына, потом позвонила моей маме и в подробностях рассказала последние новости, потом позвонила в больницу и долго ругалась с медсестрой, почему нельзя вызвать нашего папу к телефону, ну и что, что он на операции, на минуточку-то можно отвлечь человека заради хорошей новости!
Потом она заказала разговор с Новороссийском, чтобы похвастаться Фае, которая Жмайлик, оставила нас дежурить у телефона, а сама побежала рассказывать через забор о Дядимишиных успехах соседке тете Вале. Когда зазвонил телефон, я сбегала за Ба, и она дальше уже сама рассказывала сначала оператору нашей телефонной станции, потом новороссийской телефонной станции, а потом уже и Фае, которая Жмайлик, что вот такие дела, Фая, Миша-то весь в нас, в Яшу и в Бэреле, помнишь кривого Бэреле? А Фая рыдала в трубку и говорила, в кого же еще может быть такой талантливый мальчик, если не в нас, Роза!
А далее как по заказу испортилась погода, подул сильный ветер, стал накрапывать колючий дождик, Ба натянула вязаные носки, накинула на плечи шаль и принесла свой альбом. И под наше дружное поддакивание рассказала все про своих родственников – и про вундеркинда Яшу, и про тетю Мирру, которая исцарапала свою оппонентку в мясной лавке, и про Манькиного прадеда Исаака Шаца, у ног которого были все бакинские красавицы (спрашивается, как же тогда он ходил, по ним, что ли?).
– Шкодливостью вы, конечно же, в Сару, – показывала Ба нам фотографию маленькой щекастой девочки в пышном меховом берете.
– Кто это мы? – встрепенулась я.
– Все вы, а ваша Каринка – в особенности, – хмыкнула Ба.
– Ба, а чего это ты так говоришь, если они нам не родственники? – тоненько захихикала Манька.
– А и верно, – рассмеялась Ба. – Это я по инерции. Лишний хороший человек никому не помешает. А уж целая семья – тем более.
От нахлынувших эмоций у меня защипало в носу. Очень уж приятно слышать от Ба слова похвалы в адрес моей семьи!
– Слухом ты в нашего Мойшу, – меж тем рассказывала Ба Мане, водя пальцем по фотографии с надписью в левом углу «Ялта, 1913 годъ». С фотографии на нас глядел худенький невообразимо кучерявый юноша с ввалившимися щеками и висками и воинственно торчащим кадыком. – Хороший был мальчик, жаль, умер от туберкулеза.
– Ба, а у меня нет туберкулеза? – заволновалась Маня. – А то, может, я в этого Мойшу не только слухом пошла, но и туберкулезом?
– У тебя не туберкулез, а педикулез. Сиречь вошки, ясно? И не отвлекай меня от воспоминаний! – отмахнулась Ба.
– Ба, а можно я еще разочек тебя отвлеку? – Манька трогательно сложила ладошки на груди. – Ну пожалуйста, ну самый последний разочек!!!
– Можно.
– А что такое пурдикулез?
– Чтоооо?
– Я прям сейчас придумала страшное заболевание, называется пурдикулез, но не знаю, что это такое. А ты знаешь? – И Манюня выжидательно уставилась на Ба.