Две причины жить
Шрифт:
Мирон умер, когда Ричарду было одиннадцать. Вскоре к своим детям отправилась ослабевшая от горя Рива. Дед стал для Ричарда семьей, опорой, защитой. И он спешил стать сильным, самостоятельным, могущественным, чтобы построить для Исаака крепость, в которой тот наконец отдохнул бы. Ричард думал об Исааке, когда строил свой первый особняк во Флориде. Он привез туда деда. Тот восхищался домом, убранством, бассейном, океаном, пальмами и скрывал, что почти ничего не видит. Вместе с Исааком закончилась для Ричарда семья.Однажды на фотовыставке
В холле клиники Дина разговаривала с Галей и Наташкой. Она попросила их приехать сюда за деньгами. Медсестра Таня поглядывала в их сторону с растущим раздражением. Наконец не выдержала:
— Здесь не зал приемов, между прочим. Посторонним вообще находиться запрещено. Это даже не посетители.
— Но они ко мне пришли, — сказала Дина.
— А ты здесь кто такая? К ней они пришли!
У Наташки опасно сверкнули глаза. Галя больно дернула ее за руку, но девочка все же звонко произнесла:
— А она кто такая, ебенц? Жопе слова не давали.
Таня издала какой-то сдавленный звук, шваркнула на стол пачку историй болезни и побежала жаловаться. Дина быстро сунула Гале в руку тысячу долларов, и та поволокла Наташку к выходу. Таня вернулась со старшей медсестрой. В холле никого не было.
— Ушли. Испугались. Но вы скажите ей, а то совсем распустилась.
— Скажу как-нибудь. А ты старайся не особенно с ней задираться. У нас тут кое-что происходит.
— Что происходит? — тупо спросила Таня.
— То, что в кино до шестнадцати показывают. Вот что. Дуреха ты, Танька. Или наивная очень.
Таня добросовестно задумалась, но тут позвонил местный телефон.
— Татьяна, — сказал охранник, — к тебе Валентин Карасев просится.
— Это кто? Ах, Валентин. Пусти, конечно. Блондин вошел своей походкой индейца, с ленивой улыбкой на губах.
— А я уж подумал, что ты меня забыла.
— Ну я же фамилию твою не знаю.
— Я разве не говорил? Надо же. А что это вас так усиленно охраняют?
— Ой, ты ничего не знаешь? У нас же покушение было на одну больную. Следователь приходил, про тебя тоже спрашивал. Одна дура сказала, что видела тут парня незнакомого.
— Надо было мой телефон следователю дать.
— А я его знаю, что ли?
— А я что, и телефона тебе не дал? Вот голова. И сам думаю: что это она мне не звонит? Давай бумажку, запишу.
Он записал на листке телефон и вдруг увидел журнал с портретом Алисы Голдовской.
— Ух ты. Это она. Моя любимая актриса. Ты не подаришь журнал?
— Ну, вообще-то, его еще даже в продаже нет.
— Да ты что? — не поверил Блондин.
— А что такого? Вчера ей меланому удаляли. Неудачно, между прочим. Ты что, автограф собираешься просить?
— Собираюсь, — очень серьезно ответил Блондин. — Всю жизнь собираюсь. Честное слово. Я мечтал ее увидеть, и бывает же такое… Она здесь. — Блондин стал похожим на взволнованного мальчика.
— Ей шестьдесят лет, — ревниво ввернула Таня. — Между прочим.
— Ну и что, — удивился Блондин. — Я ж не удочерять ее собираюсь. Просто подойти, посмотреть близко, может, она фотографию подпишет. Вот эту. Ты мне дашь? Когда в киосках начнут продавать, я куплю тебе сразу пять.
— Да бери, ради бога. Я от нее не фанатею. Когда вечером Наташка вошла в комнату Блондина, над его кроватью висел портрет Алисы Голдовской в самодельной рамочке.
— Что за баба? — спросила Наташка.
— Это актриса. Из журнала вырезал.
— Из «Элиты»? Она что, тоже у них модель?
Получив деньги Дины, Галя позвонила своему злополучному любовнику. Он сразу схватил трубку. Ждал, скотина.
— Дмитрий, мы можем с вами встретиться. Прямо сейчас.
— Я готов. Где?
— Конечно, на месте нашего первого свидания. Галя нетерпеливо ходила по Старому Арбату, когда в толпе показалась знакомая фигура. «Господи, невзрачный-то какой. Еле узнала. А походка. А костюм! Все-таки есть в Наташке природный ум. Точно козел».
— Добрый день, — вежливо произнес Дмитрий. — Надеюсь, вы принесли то, о чем мы вели переговоры?
— Я принесла деньги шантажисту.
— Извините, но это неверная формулировка.
— Сейчас мы еще термины будем уточнять. Мне некогда. Вот деньги. Здесь все. Станете пересчитывать?
— Извините, да. Это мой принцип.
— Все верно?
— Здесь двадцать тысяч рублей, оговоренные на лечение. Я полагал, вы все-таки учтете и моральный ущерб. Без суда, так сказать.
— Ах ты! А дочери моей не причинен моральный ущерб тем, что чужой женатый дядька с ее матерью на кровати валяется? А мне он не причинен тем, что объявление похоже на действительность, как «Джоконда» на мумию неопознанного животного? А жене твоей ущерб не причинен? Или вы вместе в этом бизнесе участвуете?
— Не понял, за что я подвергаюсь подобным оскорблениям. Есть, кстати, закон, защищающий и от этого.
Галя судорожно порылась в сумке и достала сто долларов.
— Бери. Подавись.
Она сунула купюру ему в карман и почти побежала к метро. Вдруг кто-то остановил ее за локоть. Она оглянулась и не поверила своим глазам. Опять этот козел. Дмитрий.
— В чем дело?
— Я просто подумал: поскольку дело решилось ко всеобщему удовольствию, может, мы завершим наше прерванное свидание?