Две розы
Шрифт:
За какую-нибудь неделю ее словно подменили. Если сразу после своего приезда она горела желанием как можно больше рассказать отцу о братьях, то теперь она не хотела, чтобы ее новые родственники что-либо знали о ее старой семье. Она изо всех сил старалась защитить Клэйборнов от мелких укусов, которые так и сыпались в их адрес.
Внезапно ей захотелось убежать в свою комнату и написать братьям длинное письмо. Впрочем, Мэри Роуз прекрасно понимала, что не сможет покинуть гостиную, и потому решила терпеливо дожидаться окончания ужина.
Она никак не могла приспособиться
После ужина мужчины задержались в столовой, чтобы попить кофе, женщины же перешли в гостиную чаевничать. Мэри Роуз так хотелось спать, что она с трудом отдавала себе отчет в собственных действиях. Встав из-за стола вместе с тетушкой Лилиан, она взяла свою тарелку, чтобы отнести ее на кухню, и уже потянулась было за прибором тетушки Барбары, как вдруг поняла, что в очередной раз проштрафилась. На лице Лилиан застыла гримаса ужаса. Мэри Роуз быстро поставила тарелку, выпрямилась и медленно направилась прочь. Лицо ее горело огнем. Элеонора подошла к ней и взяла ее под руку, стараясь утешить.
– Не смущайся, – прошептала она. – У тебя все прекрасно получается. Нет, я серьезно. Улыбайся, Мэри Роуз… то есть Виктория. На нас все смотрят. Правда, твоя тетушка Лилиан чудесная женщина?
– Почему ты считаешь ее чудесной? – спросила Мэри Роуз. Элеонору так и распирало от радостного возбуждения.
– Твоя милая тетушка решила, что мне тоже не мешает обновить гардероб. Не могу же я ходить рядом с тобой по городу, одетая в какие-то отрепья. Завтра с меня будут снимать мерку.
Выходя из комнаты, Мэри Роуз взглянула на мужа. Он улыбнулся ей, но как только лакей затворил двери столовой, лицо его приобрело мрачное выражение.
– Перестань сверлить меня взглядом, Харрисон, – сказал лорд Эллиот, опередив его. – Я знаю, тебе не нравится, что мои сестры все время одергивают Викторию. Но ты и сам прекрасно понимаешь, что у них самые лучшие намерения. Негоже, чтобы твоя жена тушевалась, когда придет время представить ее обществу.
Не дожидаясь ответа Харрисона, Эллиот промолвил:
– Я уже просил тебя о помощи, а теперь я готов умолять тебя. Есть вещи, в которых я считаю необходимым проявить настойчивость. Поскольку речь идет о счастье моей дочери, я убежден, что цель полностью оправдывает средства. Ты сотворил чудо, сынок. А теперь позволь мне быть ее отцом. Позволь мне решать, что для нее хорошо, а что плохо. Не надо бороться с нами, ее родственниками. Помоги нам! Если ты примешь нашу сторону, Виктория очень быстро ко всему приспособится. Она не хочет смотреть правде в глаза и признать, что она не та, кем себя считала. Когда вы остаетесь с ней наедине, ты по-прежнему называешь ее Мэри Роуз?
– Да.
– Но ее зовут Виктория, – напомнил Роберт. – Она должна привыкать к этому имени.
– Она не ребенок, – возразил Харрисон. – И сама в состоянии разобраться, кто она такая.
– Разве ты не слышал, что она сказала сегодня вечером? – спросил Роберт. – Она собирается вернуться в Америку.
Эллиот кивнул:
– Моя дочь только-только приехала и уже говорит о возвращении в Штаты. Я не хочу терять ее снова. Пожалуйста, помоги мне, Харрисои.
Макдональда сильно потрясли слова Эллиота. Тем не менее у Харрисона не поворачивался язык ответить лорду согласием.
– Я сделаю все, чтобы моя жена была счастлива, – пообещал он. – Но я бы еще раз посоветовал вам не запрещать ей говорить о братьях. Она должна чувствовать связь между собой и ими, сэр.
– Почему ты сомневаешься в советах специалистов? – изумился Эллиот. – Кендлтон с Уэллсом не новички в своем деле. Я буду очень благодарен тебе, если ты уговоришь мою дочь отказаться от идеи об отъезде и остаться здесь.
Харрисон почувствовал себя в ловушке. Интуиция подсказывала ему, что Эллиот идет неверным путем: ведь и врачи иногда ошибаются.
Макдональд любил Мэри Роуз такой, какая она есть. По этой самой причине между ним, Харрисоном Макдональдом, и лордом Эллиотом назревал конфликт. Ситуация была чертовски сложной, и Харрисону оставалось лишь догадываться, как тяжело приходилось Мэри Роуз. Но разве он, будучи ее мужем, не обязан помочь ей приспособиться к новой жизни?
Разговор за столом переключился на другие темы. Мужчины еще долго сидели в столовой. Мэри Роуз, не в силах сдерживаться, то и дело зевала, к вящему неудовольствию тетушки. Наконец, незадолго до полуночи, ей разрешили уйти к себе.
Молодая женщина, однако, поняла, что не сможет уснуть, не пообщавшись предварительно со своими братьями и с мамой Роуз. Усевшись за роскошный стол, она написала два длинных письма и присоединила к ним объемистое послание для Корри.
На ее подушке вновь появилась свежая роза с длинным стеблем. Мэри Роуз решила, что не станет спрашивать мужа, отчего это он вдруг стал таким романтичным, поскольку он наверняка начнет втолковывать ей, что цветок – всего лишь обычный знак внимания.
Что ж, когда-нибудь она узнает правду, а пока эта таинственность ей даже нравилась. Мэри Роуз неприлично громко зевнула и улеглась в постель. Через несколько секунд она уже спала, сжимая в одной руке медальон, присланный ей когда-то мамой Роуз, а в другой – подаренную Харрисоном розу.
Часом позже в комнату вошел муж. Он положил медальон и розу на прикроватный столик, улегся в постель и, крепко обняв жену, заснул. На рассвете Мэри Роуз разбудила его поцелуем и исполнила самые заветные желания. После этого он снова провалился в мягкую сонную одурь, а Мэри Роуз осторожно выбралась из постели и отправилась вниз в поисках чего-нибудь съестного.
Появление столь ранней пташки на кухне вызвало среди слуг немалый переполох. Эдвард торопливо проводил Мэри Роуз в столовую и предложил сесть.