Две смерти Сократа
Шрифт:
— К несчастью, это не всегда удается.
Необула кивком головы указала на гобелен с Одиссеем и сиренами. Продик покосился на связанного мореплавателя.
— Вот пример истинной мудрости, — заметила гетера. — Он выжил, потому что не доверял собственной холодной голове и знал всю силу страсти. Потому и велел себя связать. Отказался от свободы выбора.
Продик не мог скрыть восхищения. Слова, достойные самой Аспазии!
Непринужденно беседуя, гетера и софист старались нащупать слабые стороны друг друга и прикинуть, откуда ждать нападения.
— Все это очень интересно, Необула. Я вижу, ты весьма образованная женщина. Но согласиться с тобой не могу. Я хочу сказать, что Одиссей сделал сознательный выбор. Здравый смысл подсказал ему, что страсть может оказаться губительной. Он сумел обойти западаю.
Пальцы гетеры принялись пощипывать Продику спину.
— Знаешь? Мужчины иногда зовут меня сиреной.
— Тебе нравится отдаваться за деньги?
— А почему бы и нет?
— Это ремесло дает определенную свободу, но плата за нее может оказаться чересчур высокой.
Горячие ладони опустились софисту на бедра и яростно разминали мышцы.
— Мы, гетеры, всегда находимся среди мужчин и знаем каждую ниточку в ткани мужской власти. Мы вхожи в дома самых влиятельных людей, мы слушаем их разговоры, видим, что происходит за закрытыми дверьми, храним самые сокровенные тайны. Мы завлекаем мужчин, сводим с ума и делаем беззащитными. Мы знаем о них все, нам ведомы их пороки, болезни, слабости, мерзости — разузнать все это для нас не составляет труда. Мужчины сами делятся с нами своими секретами и верят, когда мы клянемся молчать. Они приходят к нам искать убежища, и мы утешаем их. У нас просят совета и участия. Мы помогаем развеять страхи.
— Понимаю.
— «Милезия» — уменьшенная копия Афин. Здесь сталкиваются разные силы, разные идеи. Жажда власти сродни любовному влечению. Человеческое тело подобно полису. А политика — эротике.
Тебе стоит заняться софистикой, — улыбнулся Продик. — Полагаю, в нашем маленьком братстве ты пришлась бы ко двору. И могла бы преподать нам хороший урок.
А ваше маленькое братство осмелится принять в свои ряды женщину?
Необула выпрямилась. Женщина немного запыхалась, и щеки ее пылали. '
— Ты не поверишь, — усмехнулся Продик. — В последнее время мы стали гораздо терпимее.
— Что ж, я подумаю над твоим предложением, когда придет время распроститься с ремеслом гетеры. Годы никого не щадят.
— Одно из преимуществ софистики состоит в том, что она учит смиренно встречать старость.
— А чему научился ты?
— Немного риторики, чуть-чуть того, чуть-чуть сего — ну, ты понимаешь.
— А теперь ты стал расследовать преступления? Продик вознес благодарность богам за то, что лежал лицом вниз, и гетера не могла видеть его изумления.
— Мне известно о твоей миссии, — пояснила Необула.
Теперь они сидели лицом к лицу.
— На самом деле, — признался Продик, — я хочу спасти «Милезию». А для этого нужно разыскать убийцу.
— Мы все хотим ее спасти.
— Тогда помоги мне.
Необула ласково улыбнулась софисту. Она уселась на ковер, под лампой, и принялась перебирать кисти подушки, словно хотела скрыть волнение. Продик, кряхтя и охая, поднялся с ковра. Его тело было расслаблено, но мозг работал, как ни в чем не бывало, схватывая каждое слово, сказанное гетерой.
— По-моему, — начала Необула, — это было политическое убийство. Чтобы раскрыть его, нужно иметь представление о соотношении сил в городе. Компания влиятельных людей поделила между собой власть. Каждый из них ведет свою игру. А остальные подчиняются силе и закону. Принимают правила игры и не создают проблем. Но время от времени появляется человек, который противопоставляет себя всем.
— Оппозиция не только неизбежна, но даже необходима, особенно в столь развитом государственном устройстве, как полис, — заметил Продик.
— К оппозиции можно отнести тех, кто критикует действительность, не затрагивая основ. Взять хотя бы Аристофана: он высмеивает политиков, но все равно остается законопослушным гражданином, помнит о своем долге и не угрожает государству.
— А Диодор, лекарь?
— Он тоже скорее оппозиционер, чем мятежник.
— А кто, по-твоему, мятежник?
— Мятежник стремится к радикальным переменам, не боясь разрушить устои государства. В средствах он неразборчив.
— Он-то мне и нужен. Настоящий злодей.
— Вполне возможно.
— Но ведь и сам Сократ был мятежником. Разве не за это его казнили?
— Ты полагаешь? — вскинула брови гетера. Продик ограничился коротким кивком.
Он мог бы стать мятежником, — продолжала Необула, — идеи Сократа могли бы потрясти Афины, если бы вышли за пределы узкого круга его учеников. Наш философ оказался неспособным к решительным действиям. Он ничего не мог изменить и оттого жил в постоянных терзаниях.
Говорят, он умер за истину. А ты как думаешь. Необула?
По крайней мере, сам он, кажется, в это верил. Не так уж важно, прав был Сократ или нет, куда важнее, что за свою истину он был готов заплатить жизнью.
— Ты им восхищаешься? — спросила Необула с недоброй усмешкой.
— Да, — признался софист. — Я пытаюсь понять, что заставляет человека пожертвовать жизнью, какая идея способна вдохновить его так, чтобы он презрел смерть. Каково это, в трезвом уме, хладнокровно, выпить цикуту за здоровье своих палачей.