Две старые старушки
Шрифт:
— Да уж.
Некоторое время спустя они изнемогли и лежали на полу, тяжело дыша.
Стемнело.
— А что у нас на сладкое? — прошептала первая старушка.
— Груша, — ответила вторая старушка. Ничего лучшего ей в голову не пришло. А в кухне еще оставалась груша.
— Ну, давай грушу, — сказала первая старушка.
Вторая старушка поднялась, одернула платье и пошла на кухню. Когда она вернулась, первая старушка лежала неподвижно. «Ну вот и все», — подумала вторая старушка. Она присела к столу, очистила
Она пила вино, ела грушу. «За упокой души твоей ем я эту грушу», — произнесла она. «Что, вообще говоря, это значит? — подумалось ей. — Ну да ладно, в общем-то, я именно это хотела сказать».
Теперь она была точно уверена, что первая старушка умерла. «Ни тени сомнения, — думала она. — Ясно, как божий день». Голова у нее шла кругом.
Наступил вечер. Лунный свет проникал в комнату. Вторая старушка выпила еще пару стаканов вина и откинулась на спинке стула. Она попробовала дотянуться до своего стакана не меняя позы, но ей это не удалось, и она тихонько соскользнула со стула на пол. Она потянула за собой скатерть, и все тарелки, стаканы, супница, бутылка из-под вина, блюдо с недоеденным фазаном, подсвечники со свечами, ножи, вилки, ложки — все посыпалось осколками или раскатилось по полу.
Душно и жирно чадя, погасли свечи.
— Так, — сказала вторая старушка. — Очень хорошо.
Ей представилось, что она пробирается по лесу с ружьем в руке. И всякий раз, когда она палила в воздух, сверху сыпались люди с переломанными руками и ногами, вытаращенными глазами. Но когда они пытались произнести какие-то последние слова, изо рта вылетало лишь кудахтанье. И вторая старушка перешагивала через них, перезаряжала ружье и снова стреляла, прямо вверх, в никуда.
~~~
ДВЕ СТАРУШКИ были плохи, очень плохи, и частенько говорили друг другу:
— Не могу я больше.
— Я тоже.
— Хоть бы уж смерть скорее.
— Не говори.
Они сидели у окна и, вздыхая, глядели на уличную толкотню, на машины, на людей, на горластых чаек.
По соседству с ними жил один старичок с мохнатыми бровями и всклокоченной шевелюрой. Чаще всего он носил зеленые вельветовые брюки и белую рубашку.
Проходя мимо, он непременно заглядывал к ним в окно.
— Живы еще? — кричал он своим раскатистым голосом, если старушки были вне его поля зрения.
— Живы, живы, — кричали они тогда из кухни или из ванной.
Один раз он зашел к ним, и они пили кофе и вспоминали старые добрые времена.
Как-то утром они сидели все вместе. Лил дождь. Старичок рассказывал о том, как в бытность свою боцманом ходил в Индию и Китай.
Старушки молча внимали.
Глаза старичка сверкали, он стучал кулаком по столу и говорил так, что старушкам явственно слышался аромат мускатного ореха, виделись волны Бенгальского залива.
И
— Господи боже мой… что это я вам тут наплел… вечно мы о прошлом… так и умом можно тронуться.
Он разглаживал пальцем цветок на скатерти и понуро покачивал головой.
— Уж лучше помалкивать, — пробормотал он.
За окном жужжала жирная муха, дождь перестал.
Комнату залил солнечный свет.
— А вы никогда не думали, что уж лучше бы умереть скорее? — внезапно спросила одна из старушек.
— Умереть? — переспросил старичок.
— Что до нас, так уж поскорее бы, — сказала другая старушка.
— Ах вот как, — сказал старичок. — Ну, не знаю, не знаю.
— Ничего бы нам так не хотелось, как умереть сию минуту, — сказала первая старушка и посмотрела на вторую.
— Именно, — сказала вторая старушка, глядя на ходики, — не в общем смысле, а именно сию секунду, утром, без двадцати одиннадцать.
Старичок глянул на ходики и промямлил:
— Точно, сия секунда и есть.
Стало тихо.
Старушки вздохнули.
Старичок глубоко задумался, еще раз бросил взгляд на ходики и спросил:
— Вы, вообще, это серьезно? Ну, насчет умереть? Здесь? Сейчас, утром?
— О да, — сказали старушки. — Еще бы.
И первая старушка тихонько добавила:
— Наше единственное желание.
Вторая старушка кивнула.
Старичок еще немного подумал.
— А можете поклясться? — спросил он.
— Клянемся, — сказали старушки и подняли вверх два пальца. — Хотим умереть, сейчас же.
И тогда старичок сунул руку в свой внутренний карман и вытащил пистолет, который хранил уже сорок лет и который был куплен им в одном из притонов Сингапура, и застрелил старушек.
Первая сползла со стула на пол, вторая упала головой на стол, прямо на свою чашку, и кофе брызнул ей в лицо.
Старичок оглядел свой пистолет, дунул в ствол. Ему еще ни разу не пришлось им воспользоваться. Он хранил пистолет на случай опасности: воры, взломщики или, на крайний случай, для себя.
«Что же я натворил? — думал он. — Ах, как все быстро произошло… но они же сами хотели… поклялись… однако я не должен был так сразу… что это я тут расселся, чаи гоняю… сидел бы себе дома… и что бы мне в постели остаться… почему я никогда, никогда не остаюсь в постели…»
Его лоб покрылся испариной, он глубоко вздохнул. «И чего им вздумалось умирать? — думал он, — И так вдруг. Полоумные старухи! Мерзавки!»
Он положил пистолет на стол и откинулся на стуле.
«Ну, и что теперь? — подумал он. — Ну, скажите на милость, что теперь?»
Это был такой маленький толстенький старичок с длинными седыми волосами и мохнатыми бровями.
«Никогда, — думал он, — никогда никого пальцем не тронул. Ни разу в жизни. Хоть кого спроси! Да и где уж мне!»