Две столицы
Шрифт:
К сожалению новой формы и обуви было на экипировку всего одного полка. И я выбрал полк Крылова, именно потому, что ему предстояло участвовать в необычных учениях.
Командир роты, громко командуя с сильным польским акцентом, построил своих солдат в шеренгу. Суть предстоящего опыта до них довели заблаговременно, но дело то непривычное. Люди волновались
Казачки весело шутя, распределились перед цепью и скинули пехоте постромки. Попарно ухватившись за них, солдаты замерли в ожидании команды. Раздался залихватский свист Овчинникова и под его крик: «Пошли», цепь тронулась шагом. Ускорялись
Скорость нарастала и шаг уже вполне сменился бегом. Остатки снега и вода полетели и из — под копыт лошадей и из — под башмаков пехоты. В таком темпе, сохраняя равнение, цепь конных и пеших побежала вдоль речки Рахмы. Я скакал рядом и наблюдал как то тут, то там спотыкаются и бросают постромки солдаты. Двое даже с размаху шлепнулись на землю, под дружный хохот остальных. Ничего. Первый блин конечно комом. Посмотрим, что будет дальше.
Цепь остановилась у межи, развернулась и двинулась обратно. На этот раз темп был взят выше. Число споткнувшихся и упавших возросло, но из сотни солдат семьдесят вполне подстроились под ритм и летели рядом с лошадьми со скоростью спринтеров на стайерской дистанции.
Поредевшая цепь развернулась еще раз и снова преодолела поле. Упавших было сравнительно немного, но зато падающие поднимали тучу брызг и некоторое время катились по земле с большими последствиями для своего внешнего вида. После пятой попытки в строю осталось ровно половина пехотинцев. Но оставшиеся летали по полю с немыслимой для человека скоростью.
— Холера! — Выругался поручик. — Глупи помысел. Тылко полова жолнежей есть на ногах!
— Вы не правы Анджей, — возразил Крылов. — Идея не глупая. И половина солдат удержалась на ногах без всякой привычки. Уверен, что через неделю большинство не будут испытывать трудностей в беге на постромках. А меньшую часть совершенно неспособных мы будем сводить в отдельные роты.
Я вмешался в разговор пехотных офицеров.
— Я мыслю, что мы вообще будем их переводить в один полк, который такому способу бега учить не будем совершенно. А в остальных полках такую затею введем как обязательную. А сейчас, поручик, постройте своих людей.
Пока поручик собирал своих солдат, некоторые из которых бродили по полю в поисках слетевших кепи и потерянных ботинок, я обратился к Крылову:
— Как вам этот офицер? Справляется ли?
Крылов посмотрел вслед своему подчиненному и ответил:
— Как вам сказать, ваше величество? Дело свое знает. Батальон тоже может потянуть.
Я почувствовал какую — то недосказанность в словах полковника и переспросил:
— Значит, всем хорош, или есть какое — то «но»?
Крылов невесело ухмыльнулся.
— Есть, конечно. Как не быть. Что он, что его соплеменники к солдатам относится не так, как вы заповедуете. Скотина они для них. Анджей, конечно, справный офицер, но жалеть солдат в бою точно не станет. Русские убивают русских, что может быть лучше для поляка, — горько произнес полковник.
Я не нашелся с быстрым ответом и тронул коня к выстроенной роте.
— Спасибо за службу, чудо богатыри! — Рявкнул я беспринципно сплагиатив Суворова.
Солдаты стащили шапки, поклонились. Я мысленно поморщился. Пора внедрять отдание чести и уставные
— Вижу что испачкались, но баня вас ждет в деревне. А от меня вам всем за старание бочонок пива. Опосля парной самое то!
Солдаты засмеялись, а я махнул рукой и один из казачков моего конвоя отстегнул от своего седла и передал ближайшему капралу двухведерный бочонок.
— А скажите ка мне молодцы, легко ли бежать было?
Солдаты переглянулись и один из самых бойких ответил:
— Да чего тут трудного, батюшка государь. Дома так бывало бегали по малолетству. Но токмо босиком, а то лапти в клочья разлететься могли.
— А как вам обувка? Добрая ли. Жалобы есть?
«Добрые башмаки. Спасибо государь» — загудели солдаты, и я преисполнился чувства удовлетворения.
Ведь вопрос обуви выпил у меня крови намного больше чем пуля Нейслера и все шинели с кепками вместе взятые. Пришлось давить авторитетом на мое полковое начальство, привыкшее что солдатам выдается только материал, а тачают обувку они сами в полках.
Конечно при таком способе обувь получается строго по ноге. Но времени на её изготовление тратится очень много и долговечность такой самодельной обуви была крайне сомнительная. Я же заставил казанских сапожников сделать пятнадцать стандартных колодок для ботинок с различием правой и левой ноги.
И опять пришлось спорить с консерваторами. Их аргументом было то, что симметричная обувь равномернее изнашивается. Солдаты якобы меняют ботинки с ноги на ногу и те живут дольше. На это я ответил тридцатью двумя коваными гвоздиками с крупной шляпкой, которые густо набивались на толстую кожаную подошву. Я не сомневаюсь что и железо сотрется. Но во первых не так скоро, и во вторых заменить подбой проще чем подметку чинить.
Ну и вишенкой на торте был стальной вкладыш «геленок», известный еще как супинатор. Этот элемент обуви был изобретен в конце 19 века, и стал её непременным элементом. Он радикально разгружал стопу человека облегчая длительное хождение и сохранял форму обуви, особенно женской на высоком каблуке. Кстати на супинаторы ушла вся сталь от пехотных шпаг. Но в солдатских ботинках от этой стали намного больше пользы, чем на перевязи. Зато теперь я имел обувь опережающую время лет так на сто.
И последним нововведением, связанным с обувью моей армии, были обмотки. Вообще — то «онучи» известны с седой древности. Неизменный спутник лаптей. Но есть нюанс. Онучи наматывались на ступню и голень. А у моих солдат ступню обматывала портянка, а обмотка только голень. Это было стандартом военной обуви в обеих мировых войнах, если конечно не хватало ресурсов на сапоги. Как раз мой случай. Ибо есть у меня ощущение, что в будущем придется обувать полумиллионную армию.
Брызги стекла разлетелись по всей комнате и ярко красное пятно превосходного «Бордо» растеклось по обитой шелком стенке кабинета дома Владимирского городского головы Сомова. Осколки бутылки, и брызги вина обдали, и нагое тело Натальи Ростоцкой в страхе сжавшейся на постели. Еще никогда она не видела такой ярости в своем поработителе.
Орлов метался по алькову, пинал мебель и многочисленные пустые бутылки и несвязно рычал:
— Твари! Ненавижу! Порешу всех!