Две стороны неба
Шрифт:
– Ладно, - тихо сказал Леннокс.
– Я пойду.
Он наклонился, поднял с пола излучатель. Осторожно ступая, прошел мимо Роберта к выходу из тупика - маленький, сгорбленный, похожий на затравленного зверька - и скрылся за поворотом.
...И вот всего лишь через сутки после той встречи маленький наркоман вылечился навсегда.
Роберт прошел, наконец, долгий путь от командного пункта объекта "Фиалка" до своей каморки, сел на кровать и привалился к стене. В груди было холодно и пусто. Он взял подушку, собираясь подложить ее под спину, и замер. Под подушкой белел сложенный вдвое листок.
Он торопливо прочитал несколько слов, написанных мелким почерком со странным наклоном влево и поднялся. Ричард Леннокс все-таки оставил ключ от выхода. Написал, как выбраться отсюда, и зашел в незапертую каморку перед своим бегством, и сунул записку под подушку, и вырвался... Навсегда... Рассказать об этом всем?
Роберт стоял, глядя на голую серую стену каморки, и все больше убеждался в правоте Леннокса: он, Роберт Гриссом, никому ничего не скажет.
Он внимательно перечитал записку. Раз, еще раз, невольно стараясь запомнить.
Пропаганда. Приманка для дураков. Встретят его с распростертыми объятиями, как же! "Ах, ваш папаша из "Американского возрождения"? Расстрелять! Следующий!.."
Пусть даже не так. "Вы сами сдаетесь, молодой человек? Правильно поступаете, мы бы вас все равно разыскали. Вы сын Гарри Гриссома? Да, да, помнится, мы его прикончили на Фобосе. Но вы-то ни в чем не виноваты? Нет? Хорошо. Эй, развяжите его. Значит так: вот рабочая одежда. Вперед! Что, работать не хотите? Не привыкли? А ну-ка в тюрьму его на перевоспитание!"
Вот так. "Вернись, заблудший, мы примем тебя... Наш мир огромен, в нем хватит места для всех". Пропаганда! Нет никаких мест.
Он бросил листок в мусоропровод и вновь пустился в путь по коридорам.
*
Энди сидел в глубоком кресле, а вокруг мигали разноцветные огоньки. Энди был погружен в бестелесный мир радиопризраков. Радиопризраки жили в черных чашечках наушников, дугой обхвативших его крупную лысеющую голову. Радиоузел был так тесно застален аппаратурой, что Роберт с трудом протиснулся к креслу Энди, задевая локтями какие-то рыжажки. Он остановился напротив, но радист не видел его. Он сидел с закрытыми глазами и изредка пошевеливал пухлыми губами, словно повторял то, что нашептывали радиоголоса. Красная полоска на широкой светящейся шкале медленно перемещалась слева направо, иногда ненадолго останавливаясь и вновь продолжая свое неторопливое движение.
Роберт зачарованно рассматривал аппаратуру радиорубки. Как обычно, его внимание привлекла огромная - от потолка до пола - схема Солнечной системы, прикрепленная к задней панели какого-то широченного стального шкафа. Красными точками на схеме были обозначены все постоянно действующие внеземные радиостанции. С последнего Робертова визита сюда красных точек заметно прибавилось. Он нашел на карте большой голубой кружок с надписью: "База. Астероид 1993 UA". Радиостанция Базы молчала уже тридцать лет, лишь изредка оживая на несколько секунд, чтобы принять космические боты, которые возвращались после налетов.
Роберт кашлянул. Энди открыл глаза, коротко кивнул и жестом предложил сесть. Роберт сел на легкий табурет, стоявший у кресла Энди, и стал ждать.
Наконец Энди снял наушники, бережно положил их на столик перед собой и пригладил редкие жесткие волосы.
– Пришел узнать о ребятах?
Роберт неопределенно пожал плечами. Честно говоря, за суматохой со схемой он на время забыл о "Стремительном". Даже не забыл, а как-то смирился с мыслью, что ничего нельзя изменить.
– Пока ничего не известно, - сказал Энди.- В новостях ни слова. Складывается впечатление, что они не придают этому событию большого значения.
"А может быть боятся, что подробности смелого налета приободрят кое-кого на Земле", - подумал Роберт.
– Что вообще творится в мире? Как поживают господа коммунисты?
Теперь радист, в свою очередь, пожал плечами.
– А что им сделается? Живут, строят, исследуют, намечают... Вот хотя бы последнее сообщение, - Энди кивнул на наушники.
– Вступил в строй комплекс заводов-автоматов на Марсе.
– Каких заводов?
– удивился Роберт.
– Обыкновенных. По переработке руды.
Энди был странным человеком. Он отлично знал радиодело, хотя это, конечно, еще не странность. Ведь тот же Форрестол, например, был отличным математиком, а Юджин первоклассным пилотом. Странным было то, что Энди никогда не проклинал поломанную жизнь и не ругал коммунистов. Главное - не ругал коммунистов. О своем прошлом Энди предпочитал молчать, но Паркинсону удалось вытянуть кое-что из его жены Айрин, которую он покорил рассуждениями об органной музыке. Выходило вроде так, что Энди долго был радистом на некоем пиратском корабле - грабителе частных космических яхт, то есть в молодые годы флибустьерствовал в духе героев Стивенсона и зарабатывал совсем неплохо. Ну и плюс контрабанда. Свое пребывание на Базе Энди объяснял так: если его очень не любила полиция, то вряд ли полюбят и коммунисты, а сидеть все равно где - на Земле или здесь, на Базе. И все же он никогда их не ругал.
– Послушай, Энди!
– Роберт с надеждой взглянул на радиста.
– Что говорят о мятежах?
– Что-что-о?
– Энди изумленно откинулся в кресле.
– О каких мятежах?
– Как это "о каких"?
– растерянно пробормотал Роберт, машинально вставая с табурета.
– Питерс же получал шифрованные радиограммы...
– В первый раз слышу!
– искренне удивился Энди.
– Но он же бывал у тебя?
– Да.
– Энди соображал.
– Сиживал. Я давал наушники и он слушал.
– Ну вот!
– обрадованно воскликнул Роберт.
– У него были свои люди на Земле и он получал радиограммы.
– Да какие там радиограммы! У меня же все передачи фиксируются. Ничего подобного не было.
Удар оказался очень сильным. Роберт упал на табурет. Энди внимательно посмотрел на него выпуклыми серыми глазами.
– Плюнь, Роберт! Если бы ты послушал с мое, то давно бы понял, что этот режим не свалить никогда. И если кто-то из первых коммунистических вожаков высказывался в том смысле, что капитализм не упадет, если его не подтолкнуть, то с коммунизмом этот номер не пройдет.