Две стороны неба
Шрифт:
– Не надо, - сказал Пашка.
– Между прочим, что поделать, если у меня бессонница? Намедни ночью бессонница моя меня томила...
Наставница засмеялась.
– Рослов, ночью тебя прямо-таки тянет на цитаты. Пошли!
Они медленно направились к дороге, ведущей на холм. Пашка разглагольствовал, картинно разводя руками:
– Ночь вообще располагает к мудрым мыслям. Душа, освободившись от дневных дел, сбросив бремя больших и малых забот, становится легкой, светлой и сухой, как говаривал знаменитый эфесец Гераклит, и устремляется к горним высотам, постигая глубинную сущность мироздания. Ночь прекраснее дня, потому что днем, ослепленные сияньем солнца, мы не в состоянии заметить и понять всей красоты мира.
– Что-то такого не припомню, - удивился наставник Генрих.
– Мое собственное! А сколько шедевров о ночи создано поэтами! Взять хотя бы "Выхожу один я на дорогу"...
– Если ты сочинишь ночью что-нибудь лучше, мы подумаем над изменением твоего режима, - пообещала наставница Анна.
Наставник Генрих согласился:
– Таланты надо поощрять!
– Так дайте же мне возможность!- обрадовался Пашка.
– Разрешите гулять по ночам и я налажу серийное производство шедевров!
– И почему это наставникам можно, а нам вот нет?
– задумчиво произнес Анджей в пространство.
– У вас, благородные графы, будет время поразмыслить на эту тему за толстыми крепостными стенами!
– весело ответила наставница.
– Вперед, друзья!
– воскликнул Пашка.
– История сохранит наши имена!
– А завтра в Киево-Печерскую лавру мы, по всей вероятности, отправимся без вас, - добавила наставница.
Анджей протяжно вздохнул и первым начал взбираться на холм.
– Борцы за свободу всегда страдали, так уж повелось, - уныло сказал он.
– А чтобы нам не было скучно брести долгой ночной дорогой, я расскажу вам одну историю о капитане Феликсе Войте, - пообещал Пашка, обращаясь к наставникам.
– А Роберт кое-что добавит.
*
Наверное, в каждом человеке есть некий ограничитель впечатлений, задерживающий поток воспринимаемой из внешнего мира информации, когда ее становится слишком много, и доводящий ее до сознания через определенный промежуток времени, когда человек уже в состоянии все воспринять и осмыслить.
Так размышлял Роберт, сидя на скамейке и рассеянно прислушиваясь к далеким голосам. Впереди, за низким кустарником, за белыми лестницами и золотистой полосой горячего песка разлеглось море. Море лениво приподнималось к горизонту, оно было зеленым и серым... Оно казалось застывшим и в то же время стремительно летело в бесконечность торопливыми гребнями мелких волн, оно отражало небесную синеву и все-таки оставалось иногда зеленым, иногда серым, но ни разу - голубым.
И все было впервые. Впервые - ширь и беспредельность, но беспредельность земная, уютная, совсем не похожая на черную пустоту другой стороны небес. Впервые - странная соленая вода. Впервые - ТАКИЕ небо и солнце. И первая встреча с медузой - скользкое прикосновение под водой и торопливо отдернутая рука, а потом любование нежной белой бахромой и изящными очертаниями морской жительницы, чем-то похожей на декоративные светильники из старых кинофильмов. И брызги от волн, бьющих в низкий каменный парапет, и запах гниющих водорослей, и россыпи хрупких раковин на берегу...
А до этого - тишина лавры. Гулкие медленные шаги за бесчисленными поворотами, желтые черепа за стеклом, неподвижные парчовые фигуры и иногда, из красного одеяния, - сморщенная коричневая рука... Тихие маленькие церкви в лабиринте узких коридоров.
Он не смог там долго пробыть, потому что огни над головой потускнели, налились угрюмой синевой, в стенах возникли двери каморок и тоскливая База воплотилась вдруг в этих длинных переходах, вырытых в незапамятные времена у днепровских берегов.
Море! Море...
"Сейчас я закрою глаза и этот мир исчезнет," - подумал он и с улыбкой закрыл глаза. Он знал,что с миром ничего не случится.
– На берегу пустынных волн сидел он, дум великих полн!
Полуголый Пашка с разбегу перепрыгнул через песочницу с забытой детской лопаткой и упал на траву у скамейки.
– Синьорино! Ты присутствовал при так называемом "геройском прыжке лосося", которым некогда славился Кухулин, - торжественно заявил Пашка, развалившись на спине.
Грудь и живот Пашки были пятнистыми, как у ягуара, нос и щеки пестрели неровными пятнышками коричневой и розовой кожи. Весь его облик убедительно говорил о злоупотреблении солнечными ваннами.
– Кухулин - это вождь папуасов?
– О темный человек! Кухулин - герой ирландских саг. А свой знаменитый прыжок он выполнял именно так, доказано научно.
Пашка с таинственным видом подполз к Роберту, огляделся по сторонам, заглянул под скамейку.
– Один друг моего отца работает в Институте времени.
– Пашка понизил голос и еще раз заглянул под скамейку.
– Понимаешь? В лаборатории разработки темпоральных систем. Результаты пока не публикуются, но я кое-что знаю.
– Пашка перешел на шепот.
– Удалось обнаружить несколько туннелей во времени и заглянуть в прошлое. Обыкновенной телекамерой. Энергии, правда, тратится уймища, зато кое-что удалось разглядеть. Я был вместе с отцом на демонстрации первого "тэ-фильма" - так их назвали - и вот там-то увидел...
– А где же эта лаборатория находится?
– как можно безразличней спросил Роберт.
Пашка на секунду задумался.
– М-м... Под Москвой. А что?
– Ага! Поздравь друга твоего отца. Вероятно, он первый доказал, что древняя Ирландия находилась в подмосковных лесах!
Пашка беспечно отмахнулся.
– А! Спорить неохота. Пошли лучше купаться, всего три дня осталось!
Он вскочил, отряхнул прилипшие к ладоням сухие травинки.
– Да я только что из воды.
– Тогда привет!
Пашка опять перепрыгнул через песочницу, с треском полез в кусты, прикрывая лицо рукой, и крикнул, уже невидимый, с той стороны:
– Совсем забыл! Туннель-то обнаружили в Ирландии и снимали там, а потом "тэ-фильм" просто привезли в подмосковную лабораторию. Так что все в порядке, скептик!
Море. Теплая прозрачная вода, нежные медузы над усыпанным ракушками желтым дном - и на дне видна каждая песчинка. А чуть дальше от берега дно незаметно понижается и неожиданно ныряет в глубину, в темный лес водорослей, пошевеливающих разлохмаченными лапами в холодной придонной воде. Там, над этими зарослями, становится жутковато, потому что знаешь: нога больше не найдет опоры, соленые волны сомкнутся над головой и сквозь зеленую толщу пробьется лишь неяркий отсвет горячего южного солнца. А у берега - гомон малышей, шумные игры, дугообразный полет и падение больших разноцветных мячей, музыка, смех, веселые голоса...