Две стороны неба
Шрифт:
Юджин даже не повернул головы в его сторону. Он злыми глазами глядел на улыбающуюся Ирену, и вынул руки из карманов, и пальцы его шевелились очень знакомо Роберту. Так могли шевелиться пальцы, которые нащупывают курок.
– Пошли, попробуем вызвать Либетрау, - поспешно сказал Роберт.
– Подожди, малыш!
– отмахнулся Юджин.
– Я чем-то не угодил вам, мадемуазель?
– Ну хватит!
– сказала Ирена еще насмешливо, но уже немного раздраженно.
– Вам совсем не к лицу быть назойливым.
– А что же мне
– размяк Малютка.
– Вести себя прилично!
Ирена взяла Драгана под руку, легонько толкнула Юджина в грудь, так что он невольно посторонился, и прошла мимо.
– Ты явно перепутал место действия.
– Роберту было стыдно за Юджина.
– Это тебе не База. И в самом деле не средние века!
– Поду-умаешь!
– обиженно протянул Юджин.
– "Придется привыкнуть!" Видал?
– Теперь я представляю, что могла сказать та, которая тебя недавно отвергла. Твои выходки привели бы в восторг питекантропа!
– Подумаешь!
– повторил Юджин.
– А что она смыслит в двигателях?
Это прозвучало так по-детски, что Роберт рассмеялся и взял Юджина за руку.
– Ты сейчас очень похож на мамонта, который миллион лет провалялся в вечной мерзлоте. Не по внешности, конечно.
Они прошли мимо коттеджей и поднялись в тихий зал с рядами экранов.
И опять Либетрау не оказалось на месте.
"Апельсин" яркой шаровой молнией мелькнул над соснами и с тихим гулом опустился на платформу. Юджин шумно вздохнул, крепко сжал руку Роберта.
– Ну, до встречи! Если что - я на верфи. Вызывай! А вообще - теперь твоя очередь в гости.
– Хорошо, Малютка. До встречи!
Юджин, сгорбившись, полез в дверцу, маленькую для его огромного тела.
– Ты доволен жизнью?
– тихо спросил Роберт.
Юджин не расслышал. Он поворочался немного в кресле, прощально поднял руку. "Апельсин" прыгнул в ночное небо и быстро затерялся среди звезд.
И все-таки Роберт добился своего. Экран, наконец, ожил и исчез, оставив его наедине с Либетрау.
– В общем, так, - сказал Роберт.
– Считайте, что вы выиграли.
Либетрау пожал плечами.
– А разве есть проигравшие?
– Ладно! Я хочу сказать о Базе...
Либетрау ничуть не удивился. Он молчал и вертел в руках блестящий карандаш. Роберт слегка удивленно повторил:
– Я хочу сказать о Базе!
– Слушаю, - ответил Либетрау.
– Карту?
– Не надо. Астероид тысяча девятьсот девяносто три, ю-эй. Где другие базы - не знаю, честное слово.
Либетрау отложил карандаш.
– Так. Понятно. Не путаешь?
Роберт оскорбленно промолчал. Либетрау опять взял карандаш и застучал им по столу. Он был чем-то расстроен.
"Почему он задумался?" Внезапно Роберт догадался, покраснел от возмущения и крепко сжал кулаки.
– Не верите?
– глухо спросил он, с неприязнью глядя на человека, который посмел сомневаться в его, Роберта Гриссома, искренности.
– Эх, а я-то!..
Он безнадежно махнул рукой и опустил голову.
– Почему же, верю. Минутку!
– Либетрау щелкнул чем-то под столом и повернулся к Роберту боком.
– Юра! Передай Пейджу, что данные Гарри Гриссома ложны. Пусть прекратит пока все приготовления, а я позже с ним свяжусь.
– Понял, - ответил невидимый Роберту человек.
Роберт был ошеломлен. Папаша старался досадить как мог! Это было вполне в его стиле. Как-то давным-давно отец угостил сладкой фруктовкой доверчивую шестилетнюю Франсуазу, а потом хохотал, когда малышка чуть не задохнулась от первого же глотка: в стакане оказалась дьявольская смесь виски, коньяка и черт знает чего еще! А случай с Питерсом... Отец закрыл его в каморке, когда тот явился с очередной проповедью, разрегулировал локальный температурный блок и двое суток пропьянствовал в баре, а старик Питерс задыхался от жары.
– Спасибо, - коротко сказал Либетрау и улыбнулся, хотя улыбка почему-то вышла печальной.
– Не стоит!
– весело отозвался Роберт.
Ему было легко и хорошо, он готов был радостно зазвенеть от любого прикосновения, как хрустальная ваза.
– Скоро всех вызволим, - сказал Либетрау.
– А базы еще пригодятся. Только для других целей.
– Но там же торпеды! Они просто так не дадутся!
– Ничего. У нас много средств, чтобы обойтись без жертв и с той и с другой стороны. Не волнуйся.
Лицо Либетрау внезапно стало очень серьезным.
– Сегодня получил фотографии, - медленно проговорил он, внимательно глядя на Роберта.
– Печальные фотографии. Мы их сделали в рубке управления космического бота. Посмотри...
*
Он сидел на пне у дороги, ведущей к городу. Ходили по ней редко и можно было хоть целый день чертить веткой узоры на песке, не опасаясь, что этому занятию кто-нибудь помешает.
Он даже не ожидал, как больно и тоскливо станет после слов Либетрау, при виде той фотографии, и как долго будет успокаиваться боль. Боль нехотя разжала тугие кольца только к исходу бессонной ночи и отпустила, наконец, при свете привычного солнечного дня.
Роберт сидел лицом к интернату, утонувшему в соснах - спаслась лишь жирафья шея вышки над бассейном, - и бесцельно водил веткой по песку.
Мобиль подкрался незаметно. Он лежал на дороге, как толстая безглазая рыба, а возле него, опустив руки, стояла невысокая молодая женщина. Темные волосы подчеркивали удивительную бледность лица, совершенно не тронутого загаром, словно она очень долго была там, где нет горячего летнего солнца. И что-то еще было в ее лице... Что-то странное...
Женщина стояла, не решаясь отойти от безглазой голубой рыбы и сделать шаг по дороге. Роберт, наконец, понял, что было в ее лице. Он поспешно встал с пня и подошел к мобилю.