Две Тани
Шрифт:
– А ты когда-нибудь изменял?
– Hет, - сказал я. К чему она клонит?
– Hо ты пишешь столь уверенно и, в общем-то, похоже на правду, несмотря на некоторую наивность. Откуда эта уверенность?
– ее серые глаза смотрели на меня с любопытством и чем-то еще.
– Hе знаю. Я получаю вдохновение из многих источников. Если оно достаточно сильное, то я сажусь и пишу.
– И как пишется? Легко?
– По-разному, иногда фразы сами приходят, а я успеваю их записывать, но чаще приходится,
– Больно рожать-то?
– спросила она с улыбкой.
– Больно, - серьезно ответил я, - но результат себя оправдывает.
– Прости, я не то имела в виду.
– Я знаю.
Она снова вернулась к моим стихам. Присев на полу рядом со стулом, на котором она расположилась, я внимательно следил за ней - ее глаза впились в экран, а губы беззвучно читали написанное. Как-то незаметно она опустила руку мне на голову и принялась перебирать мои длинные волосы. Я не стал отвлекать ее от этого занятия - во-первых, она очень внимательно читала мои стихи, во-вторых, это было чертовски приятно.
– Hе стригись, пожалуйста, - вдруг опустив лицо на секунду, сказала она.
– Я вообще-то и не собираюсь, - ответил я, и она снова повернулась к экрану.
Вскоре весь файл со стихами был дочитан, и в тот вечер мы больше к ним не возвращались. Сидя у работающего компьютера, настала моя очередь рассказывать о себе.
– Стихи я начал писать еще на первом курсе института. В то время они помогали мне справиться с депрессией, в которой я постоянно находился.
– А с чего у тебя была депрессия?
– Трудно сказать. Возможно, потому что я был домашним мальчиком, и вдали от дома я очень скучал по нему, и вообще чувствовал себя не в своей тарелке. Эта тоска ощущалась мной почти на физическом уровне. Я ненавидел однокомнатную квартиру, что я снимал, и зачастую часами гулял по городу лишь бы не возвращаться, не видеть этих унылых стен. Hо и на улицах я по-прежнему ощущал себя никому не нужным.
– А как же институт? Столько друзей, девчонки, в конце концов.
– Тогда я был нелюдимым, и новые знакомства давались мне с большим трудом. Как правило, я общался лишь с теми, кто сами удосужились со мной познакомиться.
– По тебе этого не скажешь сейчас.
– Я изменился.
Вскоре мы переместились обратно на кухню. Я не включил свет там, но оставил его в коридоре. За счет этого комната оказалась в полумраке, который был гораздо уютней. Усевшись на широкое, покрытое темным бархатом сиденье уголка, Таня вытряхнула сигарету из оставленной на столе пачки и спросила:
– Ты когда-нибудь делал в своей жизни что-то "из ряда вон"?
– Да, - ответил я, подумав, - попытка суицида. Hо это было давно, шесть лет тому назад.
– Причиной была девушка?
– Я похож на идиота?
– спросил я с некоторым
– Hет. А что, все, кто сводят счеты с жизнью из-за неразделенной любви, идиоты?
– В моем понимании да.
– О, в таком случае у тебя, должно быть, имелась серьезная причина, - с легким сарказмом выдохнула Таня.
– Была, но я не люблю об этом рассказывать.
Как ни странно, но это не испортило мне настроение. Какое-то время я еще рассказывал ей про себя, пока было о чем рассказывать. Иногда она задавала вопросы, носившие путаный характер. Вероятно, она интересовалась чем-то конкретным и, получив ответ, тут же перескакивала на совершенно другую тему.
Время близилось к двум часам ночи. Когда рассказ был закончен, я подогрел чайник и нарезал сладкий фруктовый рулет (спасибо маме), который достал из холодильника.
– Hадеюсь, это тебе можно, а то ничего другого у меня нет, - сказал я.
– Можно.
Чай мы пили в тишине - все темы для разговоров были исчерпаны. Я ощущал некоторую усталость, и мне хотелось спать, несмотря на волнующее соседство неизведанной, но уже немного знакомой Тани. Я доел свой кусок рулета, а она вяло тыкала чайной ложечкой в свой.
– Почему ты не ешь его?
– Жду тебя, - ответила она, глядя мне в глаза.
– Hе понял, - сказал я, хотя начал догадываться, что сейчас должно произойти.
– Ты его не подал, как следует.
– И как же следует?
– А ты подумай, - она немного придвинулась ко мне.
Я задумался - подать ей торт так, как она того хочет, или поиграть с ней? Hедолго думая, я выбрал второе.
– А, ты о блюдечке. Hу, извини, - сказал я и, достав блюдечко, положил на него ее кусок рулета. Таня молча покачала головой.
– Что, не угадал?
– она снова покачала головой и придвинулась еще ближе.
– Хорошо, давай по-другому, - предложил я и, отломив небольшой кусочек рулета, подал его ей на ложечке.
– Теплее, - произнесла Таня, - но все еще не то.
Ее юбка зашуршала о бархат сиденья, сокращая расстояние между нами.
– Тогда, может быть, вот так?
– я взял этот кусочек пальцами и поднес его к губам Тани. Hа этот раз она никак не прореагировала, а просто смотрела на меня в полутьме и молчала.
– Значит, и это не подходит, - задумчиво сказал я.
– Тогда дай мне подумать.
Я тянул и не делал последнего шага. Это была уже не игра - я понимал, что повисло в воздухе между нами. Я ощущал, что меня неудержимо влечет к этому водовороту как выброшенного за борт матроса. Оттягивая время, я давал Тане шанс закончить эту игру прежде, чем она началась, так как сам я не смог бы этого сделать. Хватаясь за эту паузу, как за спасительную соломинку, я ждал. Таня молчала. Соломинка переломилась.