Две жизни лейтенанта Деливрона
Шрифт:
– Я – потомок французского дворянского рода, хотя многие мои предки служили России. В условиях военного противостояния Японии и России вопрос о моей защите со стороны Франции становится отнюдь не праздным. Я решил обратиться в посольство по вопросу предоставления мне гражданства Франции.
Японцы одновременно покачали головами в знак согласия, и Ояма выложил новый козырь:
– Нам известно, что вы состоите в близких отношениях с японской женщиной, медицинской сестрой из госпиталя в Нагасаки, которая часто приезжает к вам и остается ночевать в вашем номере в отеле.
Андрей сделал паузу и показал, что
– Во-первых, этот вопрос касается только нас с ней. Во-вторых, раз уж вы коснулись этой деликатной темы, то вам я отвечу. Эта женщина вполне самостоятельна и вольна встречаться, с кем пожелает. Разве в этом есть что-то противозаконное? – как можно спокойнее спросил он.
Ояма тоже как можно более миролюбиво пояснил свою мысль:
– Вы – дипломированный юрист, господин Деливрон, и я не сомневаюсь, что вам известно о существовании в японском обществе, помимо законов писаных, законов нравственных, законов традиций. Ваша дама принадлежит к самурайскому роду, и ее родственники могут быть весьма недовольны связью дочери уважаемого человека с чужестранцем. Из-за вашего неосмотрительного поведения может возникнуть неприятный конфликт, подумайте об этом!
Андрей понял, что настал момент, когда следует прекратить сопротивление, иначе он может никогда не узнать, чего же от него хотят эти господа. Устало прикрыв ладонью глаза, он спросил:
– Чего вы от меня хотите?
Ояма вновь налил по глотку саке в три стаканчика. Теперь будут пить за победу, мелькнуло в голове Деливрона.
– Будем здоровы! – совсем неплохо по-русски сказал Ояма.
Когда выпили, он продолжил:
– Господин Деливрон, в Японии сейчас существует довольно много лагерей для русских военнопленных, количество которых постоянно растет. Русские в лагерях порой ведут себя слишком вольно: устраивают скандалы, драки и даже выступления против японских властей. Нас это весьма беспокоит. Поэтому мы хотели бы просить, чтобы вы присмотрели за своими соотечественниками в лагерях. Поездили бы, установили знакомства с офицерами, выяснили их настроения и своевременно информировали бы нас о возможных заговорах. Вы согласны выполнить такую нашу просьбу?
Деливрон долго молчал, потом взял фляжку и вылил в свой стаканчик последний глоток саке. Выпил один и, глядя в пол, выдавил из себя одно слово:
– Согласен.
Ему как разведчику было понятно, что, согласившись на выполнение невинного на первый взгляд задания японской контрразведки, он поставит себя в положение, из которого потом сложно будет выйти без ущерба для себя. Но тайная жизнь диктует собственные правила игры. Ввязался в игру – соблюдай правила, как говорил французский дипломат Леон Гаррос.
4
К военнопленным этой войны в Японии было удивительно доброжелательное отношение, которое объяснялось политическими соображениями. Для Страны восходящего солнца идущая война была не просто эпизодом в борьбе за сферы влияния на Дальнем Востоке – она демонстрировала появление на мировой арене новой великой державы, способной одолеть на полях сражений колоссальную Россию и на равных иметь дело с другими «белыми империями». Поэтому Япония старалась не только продемонстрировать мощь, но и подчеркнуть свою цивилизованность. На фронт были приглашены западные журналисты, которым всячески показывали, что новая «желтая» держава не имеет ничего общего с дикой азиатчиной.
В Японии исстари не было понятия «пленный», поскольку самурай должен был или погибнуть в бою, или вспороть себе живот, если дальше сопротивляться не было возможности. Поэтому после появления первых пленных местным жителям пришлось от имени правительства специально разъяснять, что в соответствии с международными законами русские пленные заслуживают не презрения и ненависти, а сострадания, поскольку они не преступники, а воины, честно сражавшиеся за свою страну. Соответствующие указания печатались в газетах.
В ходе войны японцы сложили в соответствии со своими языковыми нормами обидную поговорку о способностях своего противника: «сто битв – сто поражений». Против истины они не грешили, потому что Россия действительно не выиграла ни одного сражения ни на суши, ни на море. Русские пленные выгружались на островах с пароходов сплошным потоком, который особенно усилился после падения Порт-Артура в конце декабря 1904 года. Японцы устроили целую сеть лагерей по всей стране. При лагерях оборудовались госпитали для больных и раненых, столовые, храмы разных религиозных конфессий, православные церкви, католические костелы, мечети, синагоги. Офицеров размещали отдельно от нижних чинов, режим их пребывания в лагерях был более свободным. Большинство пленных жили в шатровых палатках или постройках барачного типа. Для высшего офицерского состава выделялись храмовые помещения. По отдельности содержались нижние чины и офицерский состав в госпиталях. Умерших от ран хоронили с воинскими почестями.
Японцы обеспечивали пленных ежедневным питанием. Кроме японского рациона все пленные получали деньги от российского правительства через посольство Франции в Токио. Унтер-офицерам в зависимости от количества лычек полагалось в месяц от одной иены до полутора, рядовым – по пол-иены. Участникам обороны Порт-Артура периодически пересылали и дополнительные пожертвования – иногда по 15 иен каждому. Для сравнения, в то время в Японии полтора килограмма риса стоили десятую часть иены. На одну иену можно было купить четыре литра саке.
Японские жители, частью из любопытства, частью из доброты, относились к русским солдатам дружелюбно, даже иногда как иностранным гостям приносили провизию. Власти предоставляли пленным относительную свободу, чтобы удовлетворять повседневные потребности, дали даже указание японским школьникам не относиться враждебно к русским военнопленным и оказывать им теплый прием.
И все же унизительное положение людей, лишенных свободы и вынужденных долгое время томиться на чужбине, невозможно было смягчить дружелюбием населения и лояльным отношением властей. В плену одолевает и унижение, и обида, и жалость к другим, и жгучая тоска по свободе и родине, и страшная тягость бесцельной, томительной неизвестности, горькие минуты нарождающихся событий внутренней жизни без идей, без смысла. Русские остро переживали вынужденную неволю, многие из них мечтали о побеге на свободу, а некоторые решались на это. Японская охрана сурово пресекала нарушения закона. Контрразведка следила за порядком и стремилась предотвратить острые ситуации.