Две жизни в одной. Книга 3
Шрифт:
– Заходите, гости дорогие, - запричитала Три-худа, положив на голову копёнку из жёлтой соломы, - в осень угодили, погостите. Праздники урожая начинаются, Ванечка. Свадебки на Руси играют. Ты ведь страсть как на балалайке играть любишь! Оставайся, закрома полны. Живи - не тужи!
– Нековды, идтить надобно.
– И то верно, - заторопился Шишок, открывая соседнюю дверь, идущую вверх. А уж Три-худа там, в Зиму Зимовну превратилась, Деда Мороза кличет:
– Эй, Мороз Морозович! Старый, ты что, совсем в детство впал? Сидишь себе на подоконнике,
– И закружились холоднющие силы вокруг Ивана и Шишка, и заморозили, и усыпили.
– Поменяю-ка я свой перстенёк с ледяным бриллиантиком на колечко вон у того дружка запечного, - молвила Три-худа в образе Зимы Зимовны, - ни к чему оно этому лохматому, нечёсаному. Ухо, чай, смёрзлось, не чувствует!
– Ты чего за шиворот воду льёшь?
– очнулся Шишок, - Не крути, не отдам колечка. Ваня! Да никак умёрз? Вот бы на печку погреться. Чем топите-то? Сосульками, небось?
– А чем же?
– отвечает Зима, играя градинками и грызя леденцы.
– Ванюша, пора из зимы выбираться! Нельзя нам тута долго оставаться. Пора в весну идтить. Маятник-то что вещал? Забыл, что ля?
– Ну, Шуршалушка-Шебуршалушка, сна не дал доглядеть. Видал туманы сказочные, солнышко златое улыбчивое, ласковое.
– Пошли, пошли, - стал выталкивать Шишок Ивана за дверь, где тихо скрипели льдины, журчали ручьи, падали капли и слышались раскаты грома.
– И здесь нечего задерживаться долго. Но без весны в лето не попадёшь!
– Грох-грох-грох! Трах-трах-трах!
– приветственно переливалось крутом.
– И холод, и тепло! Снег и гроза с ливнем! Всё сразу?!
– удивился Ваня.
– Так это ж весна! Она така. В ней всё перемешано, - рассуждал Шишок, шагая с Ванькой в лето.
– Прошу, заходите!
– на пороге лета стоял солидный рыжий гриб, из-за плеча которого выглядывала взъерошенная ворона.
– Разрешите представиться: Лето, Июнь Июльевич Августович, псевдоним - Жаворонков. Глафира, распорядись! Это - Суховей Водопеевич. Его приятель - Смерч. Вместе с Глафирой прилетели, живут вот... Суховейчик, предложи гостям чая с малиновым вареньем, с баранками да с сушками, али черничного пирога.
– Ох, ох!
– стал крутиться возле веника Смерч.
– Вертится да охает. Зубы болят. От сладкого, - продолжал Жаворонков.
– Вчера, представляете, один целый сад со спелыми яблоками и грушами проглотил. Глафира! Ты чего там возишься?
– Да ещё в Армении персиковые плантации скушал, - добавила ворона, появившись с большим подносом, на котором лежала гора угощений.
– Суховейчик, дружок, развлекай гостей!
– ворона Глафира подожгла на блюде дурман-траву, стала обносить гостей сладостями, окуривая и одурманивая пришельцев.
– Угощайтесь, угощайтесь!
– Пахнет-то как душисто, вкусно, - разомлел Шишок.
– Не хуже, чем на печке.
– Хорошо, - вторил ему Ваня.
– Отведайте, гости дорогие, гости долгожданные, - продолжала Глафира.
– Суховей, я что сказала?! Развлекай гостей!
– Очень даже охота отведать. Аж за ушами затрещало, рот слюной свело, - говорил, зевая, Ванюша.
– Эва, как крутится приятель-то твой...
– Давай, Смертушка, давай! Суши их, высушивай! Эх!
– вдруг злобно завопила ворона.
– Что с тобой, Глафирушка?
– удивился гриб.
– Смертушка-Суховейчик, ну-ка, за водицей волжской слетай! Самоварчик-то, поди, давно пустой? Али выкипел?
– Чаёк да чаёк, - заворчал Суховей, - сейчас слетаю. Будет вам по глотку. Тоже водохлёбы?
– А как же? Водохлёбы. Тверские. Можем с одной баранкой на спор сорок чашек выпить, - подхватил Шишок.
– У нас все водохлёбы: затверецкие, затьмацкие, заволжские, посадские. Спать-то как охота... Пахнет чем-то, не пойму? Вроде, сеном...
– Запахи лугов, садов, полей, рощ. Запахи лета, - поддакивал Жаворонков, - прекрасная пора!
– А что там?
– спросил Ваня, показав рукой на стену, уходящую вверх.
– Известно что. Осень. За ней - зима, опять весна, лето, снова осень, и так бесконечно, как сама Земля. От января до января даёт виток наша Земля вокруг солнца. Считает время Земля, считает...
– Хорошо-то как... А ты, Шебуршалушка, ужо спишь и колечко выронил. Как скажу: «Дух железный народися, с...», - и Ванятка заснул.
– А дальше как? Как дальше? Нечиста сила, не успела!
– скинув обличье вороны, запрыгала вокруг спящих Три-худа.
– Может быть, так: «Дух железный, народися, с новой гадостью явися»? Да ладно, кончилась их жизнь. В старом времени остались, лежать будут возле загородного посада. А ты чего с пустым ведром болтаешься?
– накинулась на Суховея ворона.
– Опять дорогой выпил?! Вот что, Суховейчик, родненький! Ты всё равно по свету носишься, отнеси-ка этих в старую Тверь!
– А иде та Тверь? На Волге, что ли?
– закрутился горячий ветер.
– И на Волге, и на Тверце. Да не перепутай, в каку сторону! Туда - в сторону весны - старое время. Туда, в сторону осени - новое время. Аж чтоб тебя подкинуло да подбросило!
И так подкинуло, и так подбросило от этих слов Суховея, что вылетел он в космическое пространство, неся путников. А в космосе время не ровня земному. Решив, что приятели не баре, не князья, что сами до печи доберутся, вытряхнул Суховей Ванятку да Шишка прямо на мостовую.
Умчался сухой ветер от города Твери в сторону Каспийского моря, оставив Ваньку Тверского и домового духа Шуршалу-Шебуршалу в новом времени. А так как оказались они возле здания школы из красного кирпича, то и ввалились, не думая, в помещение. За столом сидел учитель Ложкарёв, перед ним стоял ученик Крестаковский.
– Однако, невежливы, без стука, - сказал учитель, обращаясь к гостям.
– Мы из города Твери, без копейки, на мели. В гости пожаловали не сами. Низко кланяемся.
– Уж и низко.