Две жизни в одной. Книга 3
Шрифт:
А Три-худа в ответ:
– Бес не бес, а лаешь как пес. Вот и не сгину. Я теперича ваша. Помалкивай, мышь запечная!
– Сама ты мышь!
– возмутился ещё больше Шишок.
– Как коса лезешь в глаза!
А Три-худа не унимается, дразнит домового:
– Шишок, шишок, сам с вершок, голова с горшок! А ты, Ванька, глуп да туп, раз помалкиваешь, душу не закладываешь. Дурак!
– Я шо...
– растерялся Ваня, - лаяться не приучен. У меня дела. Много говорить - голова болить.
– Не тот глуп, кто на слово скуп, не слыхивала
– Не слыхивала. А мы теперь, раз покликали, вроде родственнички. В одной избёнке живём. Можа, подружимся?
– Называется другом, а обирает кругом.
– Пошто кругом? Будет от меня ужо подарочек!
– хихикнула в ответ Три-худа, - и не один. Я постараюсь. А пока... подремлю в уголочке. А ты, муха-сонюха, рассказывай сказочки-то. Приятно послухать.
– Не бойся, Ванюша, кто поёт. А бойся того, кто дремлет. Так вот я и говорю: не в некотором царстве, не в некотором государстве, а именно в том, в котором мы живём, хо-хо-хо! И дожили до того, что нету у нас ничаво... всё у купцов, у бояр, у княжеских приказчиков, у святых монастырей да у царских обдирал. Так и быть, пойдём, Ваня, искать большущу избу, где Земля время считает, а Солнце в радости живет.
Положил Ванятка хлеба горбушку в свою торбушку, в карман армяка сунул головки лука да чеснока, быстро с одёжкою справился, в путь-дорогу с Шишком отправился. Идёт Ваня, лаптями метёт, языком плетёт, из коры берёзовой скрутил поясок, смастерил туесок, из прутьев ивовых - корзиночку. А Три-худа тоже не дремлет, впереди бежит, за кустами да кочками болотными прячется, беду на путников кличет:
– Эй, поганки лесные! Нечисть болотная! Поднимайтесь из трясин, из торфяников вязких! Веду в гости тверитянина Ивана, неслуха. Заманите к себе, опоите! Я, Три-худа, в долгу не останусь! Душу да совесть загубленную подарю!
– кличет Три-худа беду, а сама, чтоб не узнали, платком повязалась, старушкой прикинулась. Увидел Ваня старуху-лесовуху да и спрашивает:
– Никак, баба Яга, дубовая нога, пёстрый платок, платье в лоскуток?
– Она самая, она самая!
– отвечает, шамкая, Три-худа. — Лёгкого пути, добрый молодец. Куда идёшь? Кого ведёшь?
– Иду Златосолнце искать да избу большущу, - отвечает Ваня, - где Земля счёт времени ведёт! Со мной дружок сердечный, Шишок запечный. Ужо не знаешь ли, куда путь держать?
– Как не знать, - отвечает старуха, - мы, болотные жители, всё знаем. В ту сторону надобно, в ту. Только не ходи туды, Иван! Всё то сказки, всё - обман! На здешнем болоте, у озера, русалки живут, песни поют, в омута заманят, тебя, дурак, обманут!
– А мне чо, я ведь дурак? Поглазею просто так. Мне хвостатые ни к чему! Ни к городу! Ни к селу! Песни русалочьи послухаю, может, покричу, ломоть хлеба смолочу. А русалок сколько хошь в Твери. Иди и бери.
– Ну, как знаешь, гляди... Да смотри, не пропади. Твоё дело молодое!
– Сама за кустами прячется. А в озере русалки нежными голосами
– Ах, ах! На дно озера - бах, бах. Лежат, не шевелятся. Даже не верится.
А навстречу опять карга, дубовая нога, нос крючком, зуб торчком:
– Не ходи туды, Иван! У Кикиморы гости! Наживёшься на погосте, на кладбище, значит! Если косточки оставят. На тот свет живо отправят!
– А мне что, - отвечает опять Ваня, - ты говоришь, я - дурень. А потому мне -что печь, что курень! Чо Кикимора! Чо мне её дочки? Чо её зятья? Чо сыночки? А этот Упырь, болотный пузырь, тьфу! Веточкой ткнёшь, кафтан разорвёшь. И нет Упыря. Болтаешь зазря!
– Ну, Ваня, как знаешь!
– Ты, бабка-колдунья, напрасно пугаешь! Хочешь лучку аль зубок чесночку?
– Фу ты, нечистый, смелый, речистый! Ишь, разговорился! От чесночного духа дохнет и муха! Ладно уж, только мне подсоби. Тяжко жить, Вань, без ноги. Соли замучили, подагра. Век милости не забуду.
– А сама в платок бурчит:
– Есть дураки среди люду.
– Всё ворчит да ворчит, беззубая, - говорит Шишок.
– Такая старушка грубая. Уж больно она на кого-то, Ваня, похожа, голос знакомый? Ей доверяться, однако, негоже!
А Три-худа знай своё:
– На той вон лохматой опушке мой домик куриный - избушка. А лес? Всё коряги. Ах, виды. Поможешь мне, Вань, без обиды! Эй, ну и конь! Оставайся, Ванюша, в старом времени. Здесь сказкам верят. Пошто тебе солнце в златости да радости? Сходишь на войну, богат будешь! Князем сделаю!
– Ужо показалась в корягах опушка, - говорит Ваня Шишку, - а вона на лапах куриных избушка! Куда забрели? Всё корявей дорожка. Гляди-ко, Шишок, будто чёрная кошка! Глазища по блюдцу, как будто смеются, а когти на лапах с тропинкой дерутся.
Три-худа в образе старухи знай своё:
– Но-но! Оседлала я всё же Ивана. Давай, торопись, оплачу без обмана!
– А сама платком как махнёт! Потемнело всё кругом, замерцали болотные огни. Обступают путников, приплясывают, того гляди, в трясину утянут!
– Ах ты, нечисть болотная!
– рассердился Шуршала-Шебаршала и выхватил из уха кольцо, потёр то место, которое надо, зашептал: - Дух железный, народися, с огнём-молнией явися!
– Испугались огни, исчезли, да и старуха присмирела.
– Ванюша, любезный, ты в дом заходи, на бабье житьё да бытьё погляди. Большуща изба! Ох и большуща. Земля тута время и считает.
– Неужто среди болотины?
– удивился Ваня.
– Уж больно копчёна изба. Однако, любопытно взглянуть.
– Здеся, Ваня, здеся!
– Что ты, Ванятка, - стал удерживать Ванюшу Шишок.
– Гляди-ка, народища смрадного сколько? В кадке купается змей семиглавый! А вона змеёныш на лавке вертлявый. А тута противные толстые жабы плюют на зелёные скользкие лапы?! Чёрт на метёлке у огненной печки. А дьявол глазастый, что конь! Аж в уздечке.