Две жизни
Шрифт:
— Но в таком случае что же делать? Я уж совершенно не знаю.
Доктор Герман, ходивший в это время по комнате, наконец повернулся к своему собеседнику.
— Надо, — сказал он, — изучить и узнать человека и обстоятельства, относительно которых приходится действовать. Знаете вы Проворова? Изучили вы его характер, привычки?
— Нет, я только бегло знаком с ним и изучать не имел времени.
— Ну, так дайте мне присмотреться к нему, а тогда я вам скажу, что делать.
На другой день Проворов получил записку на сильно надушенной бумаге, довольно странного
«Амур мечет свои стрелы, и сердце бьется, истекая алой кровью. Ежели помыслы Ваши так же чисты, как Ваши поступки, — сие Вам даст право на душевное вознаграждение. Приходите».
Дальше следовал адрес гостиницы и был указан час, когда нужно было постучать у определенного номера.
Гостиница находилась среди города, в людной его части, значит, опасности никакой не предвиделось: Проворову все равно было нечего делать, и он решил пойти.
В определенный час он явился в гостиницу, пропитанную запахом жареного лука и бараньего сала, и, поднявшись в коридор верхнего этажа, постучал в дверь с указанным номером.
«Будь что будет, — подумал он, — во всяком случае это занятно».
Подобные записочки и назначения свиданий были очень обычны в то время, и потому Проворова ничуть не удивило полученное им приглашение.
Но когда он, после того как на его стук ответили: «Войдите», — отворил дверь и очутился в низенькой комнатке гостиничного номера, его удивлению не было пределов. Ему стало сразу и смешно, и обидно.
Пред ним восседала на софе в пышном роброне и высокой пудреной прическе фрейлина Малоземова.
— Да, Серж, это — я, — приветствовала она, обмахиваясь веером, улыбаясь, закатывая глаза и кокетливо выставляя ножку на положенную перед нею подушку. — Вы не ожидали видеть меня?
Проворову невольно пришло в голову сравнение этой расфранченной старой девы с той восточной красавицей, которая танцевала перед ним прошлой ночью.
— Нет, решительно не ожидал! — произнес он, не сознавая, то ли он говорит, что нужно.
— А между тем вот я, перед вами.
На взгляд Проворова, она постарела еще больше, чем была.
— Н-да, — неопределенно промычал он.
Все, что угодно, но уж Малоземову он никак не думал встретить в Бендерах!
— Для милого дружка семь верст — не околица, — сказала она. — Конечно, я могла бы рассказать вам, что я тут совершенно случайно, что я ехала мимо и вот по дороге заехала… или заблудилась, или вообще что-нибудь в этом роде… Но я, Серж, не умею лгать. А вам… разве я могу лгать? Я говорю вам правду, то есть скажу вам правду, потому что, Серж, я так невинна, что не умею лгать. Я приехала сюда, чтобы видеть вас. Да, чтобы нам встретиться, я сделала этот путь в действующую армию.
Сергею Александровичу стало неловко, и он не знал, что ему надо было сделать или произнести на эту речь.
— Покорно вас благодарю, — сказал он, краснея от того, что сейчас же почувствовал, как это вышло глупо.
— Ах, нет, не благодарите! Не надо слов! — заявила Аглая Ельпидифоровна. — Будет лучше молчать и наслаждаться созерцанием… Или нет, — тут же подхватила она, как бы сама себя перебивая, — будем лучше разговаривать. У нас ведь так много что сказать друг другу… Я сделала огромное путешествие, чтобы увидеть вас, и не знала, как и где найду
Проворов молчал.
«Как же мне теперь удрать отсюда и отделаться от нее? » — думал он.
А Малоземова между тем продолжала тараторить:
— Ну, конечно, ваш полк покрыл себя славой вместе с вами; я уверена, что вы — герой, что вы ужасно какой герой! Скажите, вы много турок убили?
Сергей Александрович, пожав плечами, пробормотал:
— Право, не знаю.
— А я знаю, что много, наверно много, потому что вы — герой. Ведь я все знаю… я все знаю. Я только вчера приехала, так что не могла быть на приеме у светлейшего, но все знаю. Мне известно, что вас испытывали… как это сказать?.. Ну да, восточным соблазном…
— Что-о-о? — удивленно протянул Проворов.
— Ну да, я знаю, что перед вами танцевала красивейшая женщина Востока — нечто вроде одалиски, так, кажется, это называется… и вы не обратили никакого внимания.
Сергея Александровича даже в жар кинуло. Откуда могла знать эта приехавшая только что из Петербурга придворная развалина то, что случилось с ним вчера? На миг у него даже мелькнуло сомнение, уж не эта ли фрейлина встречала его в виде вчерашней старухи со светильником? Но это показалось настолько несуразным, что он отогнал эту нелепую мысль.
«Очевидно, господин Тротото наболтал что-нибудь, вот и все», — сообразил он, успокаиваясь.
— Да, — продолжала Аглая Ельпидифоровна, — только влюбленный и сильно любящий человек может устоять перед таким соблазном. Мне ведь все известно, я знаю, кого вы любите, — и она, хитро улыбаясь, канальски лукаво взглянула на него из-за веера.
Сергей Александрович сидел как каменный.
— Понимаю. Вы скромны, как всегда. Но, Серж, знайте, что истинная любовь всегда достигнет желаемого… всегда! Сильное чувство вызывает в любимом существе соответствующее… как бы это сказать? ну, одним словом, и так дальше… словом, вас ждет награда… за вчерашнее мужество или, вернее, доказательство вашей любви к предмету. Я все знаю! Мне известно даже, чего вам следует бояться… Вы знаете, чего вам нужно бояться?
«Знаю, да не скажу, — подумал Проворов. — Прежде всего тебя, матушка! »
— Вам нужно бояться козней ваших врагов, желающих во что бы то ни стало достать у вас документы, которые вы храните.
— Вот оно что! — проговорил Проворов. — О каких документах вы говорите?
— Я вам говорю, что знаю все. И больше всего вам надо бояться камер-юнкера Тротото, который — самый ужасный ваш враг, и доктора Германа, который стоит в этой самой гостинице. Но главным образом камер-юнкер Тротото желает достать у вас документы.