Двенадцать человек - не дюжина
Шрифт:
— Папа! Папа!
Ответа нет.
Марианна выпуталась из одеяла и спустила ноги с кровати.
— Папа!.. Дым! Что-то горит! Папа!..
Она бросилась на кухню. Здесь синий туман был ещё гуще. Марианна подскочила к плите и заглянула в кастрюлю, из которой валил дым. Потом понеслась к окну, чтобы его распахнуть, но окно и так оказалось открытым. И тут Марианне пришла в голову блестящая идея — выключить газ!
— Это было какао! — объяснила она самой себе. — Наш завтрак.
Установив этот факт, она так закашлялась, что слёзы
Схватив первое попавшееся кухонное полотенце, она вытерла им лицо и стала крутить его в воздухе, словно вентилятор.
— Что ты тут делаешь, Марианна?.. — Отец вошёл в кухню с воскресным номером газеты под мышкой. — Что случилось?..
— Доброе утро, папа, — сказала Марианна трагическим голосом. — Какао подгорело.
— Это исключено. — Отец закашлялся. — Я только за газетой в киоск спустился, буквально на минутку. Правда, кое-кто из соседей останавливал меня на лестнице и спрашивал про маму. А на углу я встретил маляра Шефеля… А в парадном…
Отец взял полотенце из рук Марианны и похлопал им, разгоняя дым. А Марианна тёрла глаза и огорчённо бубнила:
— Вот видишь, папа… Вот так начало!..
Отец перестал хлопать полотенцем. Казалось, он вообще позабыл и про подгоревшее какао, и про густой горький дым.
— Чудн о ! — сказал он с блаженной улыбкой. — Чудн ы е всё-таки люди… То пробегают мимо, едва кивнув… а то вдруг очнутся от своего равнодушия…
Марианна снова закашлялась.
— Как это?..
— Все так искренне радовались вместе со мной, — сказал отец, — и все спрашивали, сколько он весит, и какого он роста, и здоров ли, а маляр Шефель даже спросил, есть ли у него волосики.
Марианна, продолжая кашлять, спросила:
— У кого?
Отец, покачиваясь на каблуках, радостно сообщил:
— Рост — пятьдесят сантиметров, вес — три с половиной кило! А вот насчёт волосиков я и сам не знаю… Но, наверно, уже есть хоть сколько-нибудь!..
Марианна, показав на кастрюльку, сказала:
— Папа… если бы ты меня разбудил, какао не подгорело бы…
— Вот-вот, в том-то и ошибка! — согласился отец. — Но я ведь хотел тебя удивить, принести какао прямо в постель!
— А-а-а… — сказала Марианна. И вытерла нос.
— Да, намерения у меня были самые лучшие.
Марианна глядела на него и думала: «Так вот какие у него были намерения! Сейчас брошусь ему на шею!»
Почему она этого так и не сделала, она и сама не знала. Выбежав из кухни, она собрала свои вещи, разбросанные по всей комнате, и, сев на край кровати, начала одеваться.
— Чай — это тоже неплохо! — крикнул из кухни отец. — Или, может, ты хочешь кофе с цикорием?
«Да ответь же ему как человек, — уговаривала сама себя Марианна. — Перестань разыгрывать несчастную жертву!» Она повернулась лицом к двери и крикнула:
— Да ну, папа!.. Кофе с цикорием я терпеть не могу!
— Ну, значит, чай, — весело ответил из кухни отец. Марианна надела носок шиворот-навыворот и теперь опять стянула его с ноги.
«Да ещё дырка на пальце! — думала она. — И вообще они грязные…»
Она вытащила из шкафчика чистые носки, а эти бросила на пол.
— Что ты хочешь к чаю? — спросил отец через щёлку в двери. — Бутерброд? Сдобную булку? Мама напомнила мне сегодня про паштет. Просила, чтобы мы не оставляли его на завтра.
Марианна застыла на месте. «Мама… сегодня?..»
Она выбежала из комнаты и ворвалась в кухню:
— Когда мама сказала про паштет?
— Как — когда? Сегодня!
— Значит, ты уже был… ты уже был сегодня у мамы?
— Рано утром!
Отец высыпал на тарелку чай из коробочки и поставил тарелку рядом с плитой.
— Тебя это удивляет? — спросил он. — Ты этого не понимаешь?
— Нет, нет… Понимаю!.. — сказала Марианна.
— А почему у тебя последнее время всегда какое-то кислое выражение лица?
— Кислое?..
Отец насыпал в чайник столовую ложку чая.
— Ну да. Почему, собственно? — спросил он.
— По-моему, хватит чаю… — сказала Марианна. Губы её дрожали.
— У тебя какое-нибудь горе? Что-нибудь случилось?
— Не знаю, папа…
Она прислонилась к дверному косяку и, в упор глядя на отца, быстро проговорила:
— Иногда мне так грустно… Иногда я думаю, что вы меня уже не любите так, как раньше. Особенно мама… Она теперь всё только для малыша вяжет. И вообще… Я не знаю, как это сказать… Всё стало как-то по-другому… — И, помолчав, она добавила: — Ну вязать-то, конечно, для него надо. Я не про то говорю. Маленького ребёнка ведь надо во что-нибудь одеть… а у меня и так довольно свитеров в шкафу…
— Марианна… — тихонько сказал отец. — Ах, Марианна, Марианна!..
Наконец-то она это выговорила. А ведь ещё несколько минут назад она думала, что и рта раскрыть не сможет. Она подскочила к отцу и обхватила его руками за шею.
А отец, собравшийся было намазать хлеб паштетом, осторожно отложил в сторону нож и погладил её по голове.
— Хорошо, что ты всё мне рассказала. Только тебе бы надо было сделать это раньше. Гораздо раньше. Тогда бы всё давно разъяснилось. Ведь это настоящее недоразумение, что ты решила, будто бы мы теперь тебя уже не так любим. Сегодня, как только я пришёл, мама раньше всего спросила о тебе. Как ты… Что ты сказала… Долго ли ждала перед запертой дверью. Хорошо ли вчера поужинала. А потом ещё спросила, не может ли быть, что ты ревнуешь. А я ответил: «Не думаю. Разве только ей трудновато привыкнуть к мысли, что она уже у нас не одна». А мама тогда сказала: «Марианна, когда родилась, была ну точь-в-точь такая же, как Эрих… Только голова у Эриха немного побольше».