Двенадцать евреев, которые изменили мир
Шрифт:
Если я не за себя, то кто за меня?! Если только за себя, тогда зачем я?! — эта извечная дилемма жизненного существования всякой крупной личности — суть жизни и деятельности Зигмунда Фрейда. Возвышенный дух и пассионарная воля отличали весь его путь жизни и творчества. Но взор Фрейда видел также много темного. На протяжении полувека люди шли к нему со своими заботами, нуждами, расстройствами, истерически возбужденные и неистовствующие. Замурованный в вечном подземелье своего труда, Фрейд редко видел светлый лик человечества. Недаром он задавался вопросом: почему же человечество, при всем своем богоподобии, не стало счастливее и радостнее? Почему наше истинное «Я» не чувствует себя в результате всех этих достижений цивилизации богаче и свободнее?
«Умолк разумный голос. На могиле дети Влечения
У.Х. Оден. Памяти Зигмунда Фрейда (сентябрь 1939).
Кафка: гений безумного мира
Франц Кафка — прощальный призрак XX столетия.
Синтия Озик
Кафка — яркий пример «посмертной славы»; вопреки здравому смыслу, он сначала умер, а затем появился на свет. Кафка мало что успел опубликовать при жизни. Пожираемый душевной болезнью и чахоткой, этот юноша с тоскливо-безумными глазами умер безвестным и неприз- нанным. Он так и не завершил все свои три романа — о путешествии в запредельную Америку, о поисках недостижимого Замка, о ходе немыслимого процесса — анонимного Суда над одиноким человеком. Кафка сумел «разрушить» XIX век с его устоявшейся художественной моностилистикой так же, как это сделали Маркс, Фрейд, Эйнштейн своими кардинальными идеями, идущими вразрез с картинами мира и образом культуры эпохи Нового времени. Все они несли в XX столетие одно лишь «откровение» — мир совсем не таков, каким выглядит. Нельзя доверять чувствам, эмпирическому восприятию времени и пространства, Добра и Зла, закона и справедливости. Это был конец старого порядка, крах былого мироустройства.
Кафка предвидел безумие XX столетия и невыразимую беспомощность человека в этом мире. Плоды воображения писателя стали сильнее фактов истории официальных документов, мемуаров, свидетельств очевидцев. Он писал по озарению. Его тексты, воспринимающиеся современниками как жуткая комичность, веселая сатира на тогдашние нравы Австро-Венгерской империи, для нас наполнены безысходностью и ужасами тоталитаризма — тяжким опытом минувшего столетия.
Как Гойя предвидел боль и безумие Нового времени, где нередко правил бал «сон разума», так Кафка сумел предчувствовать через бездну своей болезненной души безумие XX века. Недаром философ Теодор Адорно говорил, что в его прозе нет помешательства, в каждой его фразе запечатлен отчеканивший ее могучий дух; но при этом каждая фраза Кафки была извлечена им из сферы безумия.
Зрелище унылой и монотонной жизни отталкивало его, и тогда Кафка уходил в нишу своего болезненного творчества, в воображение, создавая иной мир, совершенно не похожий на реальный. Но он не способен был уйти от себя самого, от чувства тревоги, тоски и страха, которое нередко им овладевало. В дневниках Кафка пишет: «Для меня эта ужасная двойная жизнь, из которой, возможно, есть только один выход — безумие».
В его текстах ощущается некий опыт, притягивающий и отталкивающий, невыразимый средствами существующего языка. Но, как говорит психоанализ, нет ничего тайного, что не стало бы явным. Когда человек стремится что-то скрыть, он всегда проговаривается — в своем творчестве, в письмах, в беседе. Именно с Кафки подлинное искусство XX века двинулось против времени, ломая единый культурный стиль эпохи, внося новые правила и иную стилистику. Кафка предвидел абсурдность тоталитаризма так же, как Пруст обнажил предельный психологизм.
XX век — это эпоха слов, которые во многом устранили разницу между добром и злом, это время действий, в основе которых абсурд и бессмысленность. Тексты Кафки — что это? Абсурд реального мира или же реальность абсурда?! У него сон и явь сливаются воедино. Его пространство условно, в нем нет системы измерения, господствует лишь случайность. Человек Кафка несчастен. Его что-то мучает. Его спутники — чувство страха и необъяснимой вины. Кафку невозможно понять до конца. Он символичен и метафоричен. Каждый из нас находит свой смысл между строк. Читать Кафку — означает будить символы, ибо благодаря соединению повседневной реальности и мистической неопределенности писатель достигает высшей степени символизации и многозначности.
Здесь и сладчайший соблазн страдания и отверженности, переплетающийся с тягостными мучениями 60лезненного одинокого человека. Здесь и страх смерти как страх недосягаемости вечного существования, которое, похоже, отождествлялось Кафкой с материнским абсолютным признанием и с материнской защищенностью от вселенского хаоса.
Франц Кафка — центральная и самая загадочная фигура литературы XX века. Этот тихий, закомплексованный, страдающий от своей худобы и высокого роста еврейский юноша из предместий Праги начал писать полубезумные рассказы, когда европейская цивилизация процветала, а на улицах городов царило спокойствие. Это благополучное и светлое жизнеустройство не было готово к восприятию головокружительных, абсурдных и безнадежных миров, которые предчувствовал Кафка.
Постоянно во всем сомневающийся, бросающийся из омута отчаяния и тоски в грезы литературного творчества, делающий предложение своей любимой «на расстоянии» Фелице Бауэр и тут же отказывающийся от него, Кафка сам не верил в свою гениальность. Он писал лишь потому, что не мог не писать. Из-под его пера выходили письма, рассказы, дневники. Но, поразительное дело, в итоге ему удалось невозможное. В его творчестве все объяснимо, все невероятно и вместе с тем обыденно, само собой разумеющееся.
Его внутренний мир, чудовищный и безрадостный, как и его болезненное состояние, во многом определили духовный тонус и особенности его произведений. Кафка внес в художественно-интеллектуальную стилистику эпохи острое ощущение трагизма жизни, ее неустойчивости, враждебности человеку. Трагизм мироощущения перерастал у него в ужас перед бытием вообще.
Проза Кафки — это неправдоподобная, изломанная, дышащая жутью и безнадежностью картина мира. Теодор Адорно полагает, что мощь Кафки — это мощь разрушения. Кафка претворяет в искусство «сор действительности». Он не изображает картину надвигающегося общества непосредственно, а монтирует ее из отходов, которые формирующееся будущее выбрасывает из «проходящего настоящего». Кафка, как и всякий большой художник, был пророком. Видимо, еще и поэтому до конца Кафку понять невозможно. До конца и он себя не понимал. Иначе к чему эта его фраза из дневников: «Люди меня едва ли когда обманывали, а письма — всегда, причем не чужие, а собственные».
Друг, душеприказчик и биограф великого писателя Макс Брод усматривал в мироощущении Кафки два «полюса притяжения» — «болезнь» и «здоровье». Маниакальная требовательность к себе, совестливость, комплекс вины перед семьей, постоянная неуверенность в своем литературном призвании и, как результат, неврастения, болезненное чувство одиночества и близость к помешательству — все это «болезненная» ипостась личности и творчества Кафки. Таким он и предстает на страницах своих запретных дневников. Но был и «другой» Кафка — мягкий, доверчивый, стремящийся к общению. Как невозможно до конца понять творчество Кафки, так невозможно до конца осознать величие образа — противоречивого и неоднозначного — писателя, художественный мир которого коренным образом изменил представления о человеческих взаимоотношениях. Огромное количество литературы о Кафке — самое убедительное свидетельство таинственности и загадочности его образа и творчества.
Семья
Франц Кафка родился в Праге 3 июля 1883 года. Тогдашняя Австро-Венгерская империя, управляемая Габсбургами, была сплавом нескольких национальных анклавов. Прага последних десятилетий XIX столетия превратилась в город быстрых перемен и, соответственно, обострившихся конфликтов. Три народа — немцы, чехи и евреи — существовали, периодически враждуя и заключая перемирие.
Пражские евреи мало походили на своих собратьев по вере с востока. К концу XIX века они были полностью ассимилированы, традиции и ритуалы своей религии чтили лишь по привычке. Закон давно уже освободил евреев Праги и интегрировал их в жизнь большого города — они становились предпринимателями, адвокатами, журналистами. Но общественное мнение менялось гораздо медленнее и многие их по-прежнему сторонились.