Двенадцать поленьев
Шрифт:
А всё-таки — как же быть с воронками?
Встал я, прошёлся по комнате, опять сел.
И, понимаете ли, решился я. Повернул опять селекторный ключ:
— Депо? Машиниста Коротаева позвать.
Вызвали Коротаева. Поздоровался я с ним на этот раз, хотя и не полагается этого по правилам. И спрашиваю:
— Как, — говорю, — чувствуешь себя? «Щука» твоя исправна ли?
— Оба, — говорит, — в исправности — что я, что «Щука».
— Очень рад, — говорю, — а теперь слушай меня, Коротаев. Можешь ли ты на своей «Щуке» от
— От «Стрелы»?..
Замолчал громкоговоритель.
— Ну, как, — спрашиваю, — Коротаев, поедешь или нет? Я тебя не неволю.
Молчит громкоговоритель.
Отпустил я педаль и выключил Коротаева.
А сам взял резиночку, сижу, подчищаю следы поездов на графике. Ничего, значит, не поделаешь. Так тому и быть. А скоро мне смена.
Разве приказание отдать Коротаеву? Ну, прикажу — я ведь каждому машинисту по службе приказать могу. Прикажу — поедет Коротаев. Потащится его «Щука» с воронками, отъедет двадцать семь километров за час, законную свою норму... Так разве это мне надо? Мне надо, чтобы взревела «Щука», чтобы чёртом понесла... От «Стрелы», от «Эльки» чтобы удрала — вот что мне надо.
Не кого-нибудь я и вызвал для этого дела, а самого Коротаева. Коротаев — лучший машинист товарных поездов.
Сижу, подрисовываю свой график и думаю: если уж и Коротаев меня выручить отказался, значит... И додумать я не успел. Гаркнул громкоговоритель:
— Диспетчер, Николай Петрович!
Коротаев! Сразу его по голосу узнал. Дух у меня перехватило.
— Так и быть, поеду с воронками. Отдавай приказание. Только скажи ты мне, пожалуйста: долго ли мне от «Стрелы» улепётывать придётся?
Хотел я было крикнуть: «Друг ты мой милый, Коротаев, вот выручил!..» Да некогда разговаривать, нежности разводить. Говорю официально:
— Уходить надо от «Стрелы» самое малое до Ушаков. Шестьдесят три километра. А с Ушаков уж легче будет, с Ушаков я вас в график смогу втиснуть. Выводите паровоз.
— Понято! Паровоз под полными парами...
Я — за циркулярный ключ. Этот ключ разом все станции вызывает.
Зашумели в громкоговорителе все мои девятнадцать станций, сопят, покрякивают. Насторожились, видно. Ещё бы! Циркулярный вызов, экстренный...
— К «Стреле», — спрашиваю, — готовы?
— Готовы, — говорят.
— Так вот, слушайте: перед «Стрелой» я выпускаю особо срочный груз на Урал, Магнитострою. Проталкивайте его обеими руками. До Ушаков или за Ушаки, не ближе.
— Понято, — отвечают все сразу. По голосам слышу — поняли станции положение.
— А каким номером, — спрашивают, — пойдёт поезд?
— Двухтысячным. Даю ему две тысячи третий номер.
— Понято...
У нас, у диспетчеров, есть правило. Когда снаряжаешь сверх графика поезд, давай ему свой особенный номер. А те поезда, что по графику ходят, — как вам уже известно, — постоянные номера имеют.
Отправляют мой двухтысячный.
Уйдёт или не уйдёт?..
Гляжу на часы. Отсчитала стрелка минуту. Переползла на вторую. Ползёт, ползёт... Тьфу ты — как букашка тащится, сил нет больше на стрелку смотреть. Подвернулась газета. Читаю объявления, под объявлениями — фамилия редактора. Под редактором — значки непонятные: номер... типография... заказ, опять номер... Да, думаю, номер. Будет мне номер, если Коротаев с воронками не прорвётся...
Не утерпел я, вызвал Обухово — первую станцию по ходу поезда.
— Как двухтысячный, — спрашиваю, — не видно? Не подходит?
— Да проскочил уже, — говорят. — Минуты четыре, как проскочил.
— Тьфу ты! Что ж вы не докладываете?
— Сигналист тут у нас напутал, товарищ диспетчер. Кричит с башни: «Стрела» прошла!» — «Какая,— говорю, — тебе «Стрела» — разве время «Стреле»? Это товарный был». А сигналист — своё: «Товарные так не ходят. Этого пулей пронесло...»
Дальше я и слушать не стал. Отпустил педаль — захлопнул рот Обухову. Вот так, думаю, разогнал машину Коротаев. Вот катит... Ведь уйдёт от «Стрелы», уйдёт, чёрт бы его побрал... А вдруг да сорвётся? Вдруг пару ему не хватит, а?.. Ёрзаю на стуле — никакого терпения нету. Руку не снимаю с ключа. Требую Колпино — следующую станцию:
— Как двухтысячный? Не слышно у вас?
— Не слыхать...
Тут меня Ленинград-пассажирский перебил:
— Диспетчер!
Надо же в такую минуту!
— Ну, что вам? — спрашиваю. — Говорите покороче.
— Отправляется «Красная стрела»... — И пошёл, и пошёл тараторить громкоговоритель: — Паровоз «Элька» девяносто семь. Машинист Гарный. Кондуктор Липатов. Вагонов двенадцать, осей сорок восемь.
Слушаю я рапорт, а сам зубы стиснул.
— Понято, — говорю. — Отправляйте «Стрелу».
Сел я поплотнее на стул. Вот оно, думаю, когда начинается.
Тормошу опять Колпино — уцепился за ключ, не отпускаю. А рука дрожит.
— Где двухтысячный? — кричу. — Двухтысячный? Да отвечайте же! Подошёл? Нет?
— Да постойте, — бормочут что-то из Колпина. — Товарный... экспресс... «Щука»...
— Говорите ясней! — кричу я. — Докладывайте по форме.
— Две тысячи третий... прошёл Колпино... ноль часов двадцать восемь минут...
— Понято, — отвечаю ему.
Гляжу на часы. Ну, держись, Коротаев! Ну, держись!
Сорок минут продержишься — и выскочим мы с воронками. Пар бы только не сел в котле! Пару бы тебе, пару!
Летят два поезда на моём участке — воронки впереди, «Стрела» сзади. Гаркает громкоговоритель с линии — то один поезд выкрикнет, то другой:
— «Стрела» Славянку миновала...
— Двухтысячный Саблино проскочил...
— «Стрела» — Колпино...
И вижу я, как «Стрела» перегоны проглатывает, как режет она, кромсает мой график. И настигает Коротаева — всё ближе, ближе...