Двенадцать ворот Бухары
Шрифт:
Все присутствующие закивали, подтверждая слова рыжего.
Но Асад Махсум зло усмехнулся.
— Очень признателен, благодарю, что разъяснили! — сказал он с еле скрытой насмешкой. — Однако возражение мое было вызвано тем, что господин Мунши, — он указал на худощавого с козлиной бородкой, — сказал, что наше молодое поколение будет неграмотным… Это, конечно, неверно. Слава богу, наука из Бухары распространяется по всему свету. Бухара дает знания и тюркам и таджикам… Вы сами, здесь сидящие, и я также учились и стали образованными в Бухаре. И таких, как мы, слава богу, немало… Почему же теперь нам впадать в уныние и страх и к чему из-за такого малозначительного вопроса вызывать гнев двора и мулл? Не лучше ли нам оставить эти распри по поводу школ и стараться расширить наши ряды, чтобы организация младобухарцев стала сильной, сплоченной, отважной и могучей… Чтобы она могла взять в свои руки государство! Вот тогда…
— Нам не нужна государственная власть, — сказал Мунши. — Существующая власть — его высочества эмира — вполне приемлема для Бухарского эмирата, пусть только он немного уступит, даст дорогу нашей партии, предоставит возможности для развития нации, обуздает своих невежественных мулл — и этого будет достаточно. Мы выучим, сделаем грамотным и просвещенным наш народ, наше молодое поколение, и тогда оно само подумает о себе. Вот такова наша задача! По-моему, Махсум-джан, не надо сворачивать разговор в другую сторону, давайте нынче говорить только о школе, тем более что не все наши руководители смогли прийти.
— Хорошо, хорошо! — сказал Махсум. — Я ведь только сказал, что мы должны быть осторожнее и не драться попусту со сторонниками эмира… А впрочем, вы сами это знаете…
— Осторожность, конечно, необходима, — сказал ака Мирзо. — Надо найти такой путь, чтобы и овцы были целы, и волки сыты и чтобы наш друг Махсум не сердился.
— Да, да! — сказал Мунши. — Ведь мы для этого и беседуем! Мы хотим посоветоваться, как быть. Открывать ли новометодные школы тайком и дальше? Если открывать, то кто покроет расходы? И как содержать их в тайне?
Наиму надоело слушать эти разговоры; под предлогом покурить чилим он вышел в прихожую и сидел там, болтая с Хаким-джаном. Когда собрание кончилось и из комнаты выходили Асад Махсум с Хафизом и хозяин дома, Наим дремал.
— Вставай, пошли! — сказал ему Асад. — Здесь не место спать.
— Если не спать, то что же тут еще делать? — проворчал Наим. Асад, закусив губу, быстро вышел из крутого прохода к воротам.
На улице он обругал Наима.
— Хозяин дома ничего не слышал, — вступился Хафиз, чтобы предотвратить ссору.
В медресе, у себя в келье, Асад за чаем спросил Наима:
— Ну, видел джадидов? Что они — с рогами?
— Рогов у них нет, — сказал многозначительно Наим, — но я удивляюсь…
— Чему ты удивляешься?
— Удивляюсь, — сказал Наим, — что вы хотите с этими господами весь свет перевернуть, кричать с ними «да здравствует!». Моему маленькому умишку сдается, право, что они своего собственного осла не смогут вытащить из грязи, а не то что бороться с эмиром!
— Твои слова в известной мере справедливы, — сказал Махсум. — В самом деле, с теми людьми, которых ты видел, киселя не сваришь — куда уж тут затеять что-то большее! Но есть и настоящие джадиды, которые, стоя во главе дела, вытащат из грязи и своего осла и нашего с тобой!
— Мой ишак вышел из грязи! — сказал Наим. — Я с джадидами не желаю иметь никакого дела.
— Глупости! Хочешь ты или нет, а пойдешь со мной, куда я пойду!
— Во всяком случае, будьте осторожны, Махсум-джан! — сказал Хафиз.
Махсум понял намек и улыбнулся.
— Учиться в школе, сделаться грамотным — разве в этом все дело? И ты, Хафиз, и ты, Перец, говорите так о джадидах потому, что не понимаете политики. Вам достаточно, чтобы сегодняшний день был для вас хорош! И таких, как вы, много, а мы, играя в политику, сядем на вашу шею и будем ездить на вас.
— Скажите уж — сделаете нас ишаками… — сказал со смехом Наим.
— Да, сделаем вас ишаками, — повторил Махсум.
— Что ж, хорошо!
— Что хорошо?
— Ишак — животное вьючное, — сказал Наим, — его погоняют, покалывая палкой… Но если вы его уколете больно, он вас сбросит со своей шеи так, что от вас мокрое место останется. Поэтому слова Хафиза имеют смысл: будьте осторожны. Будете играть в политику, доведете народ до беды, тогда, боюсь, как бы он не сбросил вас самих в пропасть!
Улыбка исчезла с лица Махсума.
Ах ты, Перец! — сказал он серьезно. — В твоих словах есть доля правды! Эк нужно учесть да! — сказал Наим. Прошел почти год. И вот однажды Асад Махсум, довольный и веселый, вошел в келью, где Хафиз и Наим Перец были заняты приготовлением плова, и, обратясь к ним, сказал:
— Бросьте все, сейчас плов-млов не нужен! Пошли!
— Куда еще? Что за спешка? — спросил Наим.
— Сейчас едем в Каган… Ну-ка, подымайтесь!
— Все твои несчастья на мою голову, Махсум-джан! — пошутил Наим. — Если мы собираемся ехать ко мне в Кули Хавок, то давайте возьмем с собой все для плова, потому что мои домашние, наверное, сварили похлебку с машем.
Пусть твой дом обрушится тебе на голову! — сказал Махсум полушутя-полусерьезно. — В Кагане будет большой той, мы поедем на той.
— Значит, будет угощенье?
— Такое будет угощенье, какого ты в жизни своей не видал! Может быть, тебе даже самому придется играть на бубне!
— Ну, коли так, дайте только знак — и мы бегом побежим.
Все трое вышли из кельи и, как велел Махсум, незаметно выбрались на улицу. Около медресе Говкушон они повернули к хаузу Девонбеги и пустились в путь.
Было начало весны — первые веселые дни Ноуруза. На чистом лазурном небе — ни облачка. Воздух был свеж и приятен, улицы полны людей. Особенно людно на площади Сесу — у трех углов и под куполом Саррофон, где сидели менялы; жизнь тут кипела, торговля в полном разгаре. Саррофон и примыкающие к нему торговые ряды считались центром бухарской торговли. Все новые магазины, все самые большие караван-сараи, все банки и другие финансовые учреждения были расположены неподалеку, вокруг этого центра. Поэтому в полдень на этих улицах толпился народ. Много фаэтонов и всадников. Сквозь эту шумную кипучую толпу можно было пройти незаметно.