Дверь к смерти (сборник)
Шрифт:
– Представьтесь.
– Передайте, что частный детектив Гудвин хочет задать ему важный вопрос о пациентке, которую он осматривал сорок минут назад.
Я надеялся, что мой план сработает. Согласие врача принять меня уже будет определенным успехом. Оттого-то сердце мое учащенно забилось, когда консьерж, повесив трубку, проводил меня к лифту, велев доставить к квартире 12-С.
В квартиру я был впущен тем самым мужчиной, который вышел из дома Уиттенов с черным саквояжем в руке. Теперь, вблизи, мне удалось рассмотреть его получше. Я приметил седину в волосах, нетерпеливые серо-голубые глаза, широкий рот и загнутые вниз уголки полных губ. За спиной доктора я узрел просторную комнату, в которой за карточными столиками сидели мужчины и женщины.
– Прошу за мной, – сурово промолвила моя жертва и двинулась вперед.
Проследовав по коридору, Катлер открыл дверь, и мы оказались в небольшой комнате, стены которой были заставлены книжными шкафами. Кроме того, в ней стояло три кресла, диван и письменный стол, занимавшие практически все свободное пространство.
Закрыв дверь, он повернулся ко мне и осведомился, еще более резко:
– Чего вам?
Бедолага не понимал, что я уже получил половину того, что хотел. Впрочем, избежать моей ловушки мог только большой хитрец.
– Меня зовут Арчи Гудвин. Я работаю на Ниро Вульфа.
– Кто вы такой, мне ясно. Чего вам надо?
– Мне поручили встретиться с миссис Уиттен. Паркуясь, я увидел, как вы выходите из ее дома. Человек вы достаточно известный. Поэтому я вас сразу узнал, – решил я немного польстить врачу. – Я наведался в особняк. Мне разрешили подняться наверх, в спальню миссис Уиттен, и немного потолковать с ней. И она, и ее сын сказали, что у нее пошаливает сердце. Но как такое может быть? Всем известно, что она в прекрасной форме и никогда ни на что не жаловалась. В своем возрасте она играет в теннис и спокойно поднимается к себе в спальню по лестнице. Все знакомые восхищаются ее крепким здоровьем. Но помилуйте, когда я увидел ее лежащей в постели, она была бледна как смерть. Краше в гроб кладут! А эти глубокие протяжные вздохи! Я, конечно же, не врач, однако насколько мне известно, эти два симптома – я говорю о тяжелом дыхании и мертвенно-бледном цвете кожи – обычно свидетельствуют о серьезной кровопотере. Речь идет о пинте крови – не меньше. У нее ведь не кровоизлияние в сердце?
У Катлера заиграли желваки.
– Состояние моей пациентки не вашего ума дело. Скажу только, что миссис Уиттен пережила сильнейшее потрясение.
– Да, я в курсе. Но поймите меня правильно, я частный детектив и по роду своей деятельности часто наблюдал людей, потрясенных смертью близкого человека. Они выдавали самую разную реакцию, но такую, как у миссис Уиттен, я вижу впервые. Ну ладно еще мертвенная бледность, но как объяснить учащенное дыхание и глубокие вдохи? В проблемы с сердцем мне как-то не верится. – Я покачал головой. – Кроме того, если дело только в сильнейшем нервном потрясении, почему вы согласились меня принять, когда консьерж передал вам мои слова? Зачем впустили к себе в квартиру и привели в эту комнату, чтобы поговорить без свидетелей? Кстати, мы дошли до той стадии, когда вам надо либо выставить меня вон, либо предложить мне сесть.
Врач не сделал ни того ни другого. Он молча испепелял меня взглядом.
– Слушайте, – не отставал я, стараясь говорить как можно дружелюбней, – давайте вместе поразмыслим. Допустим, приехав в особняк, вы обнаружили, что миссис Уиттен ранена и потеряла много крови. Вы сделали все, что полагается, а потом она попросила вас никому ни о чем не рассказывать. Вы решили пойти у нее на поводу и не ставить в известность полицию, хотя это ваша прямая обязанность. Как правило, это не создает для медика особых затруднений. Ежедневно сотни врачей информируют о подозрительных ранениях представителей закона. Причем у нас тут особый случай. Мужа миссис Уиттен убили – зарезали ножом. В убийстве обвинили некоего Помпу – обвинили, но пока не осудили. А что, если Уиттена убил один из тех, кто прятался в столовой? Почему бы и нет? В распоряжении убийцы было целых полчаса, которые Помпа и миссис Уиттен провели в гостиной за беседой. Эти пятеро человек сейчас в доме миссис Уиттен. Двое из них там живут. Допустим, что-то побуждало преступника убить также хозяйку особняка и сегодня он попытался это сделать. А теперь допустим, что завтра или послезавтра убийца повторит попытку и на этот раз у него все получится. Как вы будете себя чувствовать? Как сможете жить дальше с мыслью, что знали о покушении на ее жизнь, но предпочли смолчать? Что станут думать о вас, когда вся история выйдет наружу? А о случившемся непременно узнают – уж будьте в этом уверены.
– Вы рехнулись, – прорычал Катлер. – Это же ее родные сыновья и дочери!
– Боже правый, вы что, вчера родились? – рявкнул я в ответ. – Вы же врач! Вы ведь должны видеть, что творится у человека в душе. Родные дети столько раз убивали родителей, что их трупами можно до отказа забить несколько сотен кладбищ. Я не рехнулся, я в здравом уме, но мне страшно. Наверное, меня напугать легче, чем вас. Хорошенькое дело! Я вам говорю, что миссис Уиттен потеряла много крови, а вы даже не пытаетесь этого отрицать. Предлагаю два варианта. Либо вы всё мне рассказываете в конфиденциальном порядке – причем я должен счесть ваш рассказ правдоподобным, – либо я отправляюсь в полицию и прошу направить к миссис Уиттен врача, который тщательно осмотрит ее. Тогда, если мои допущения окажутся верны, я успокою свою совесть и не стану терзаться мыслями о том, что помог ее убийце. Как будете чувствовать себя вы – дело ваше.
– Полиция не имеет таких прав. Это вторжение в частную жизнь.
– Еще как имеет! Что, я вас удивил? Быть может, вы забыли, что в ее доме произошло убийство? Причем в момент совершения преступления и миссис Уиттен, и ее дети находились в особняке.
– Ваши допущения противоречат фактам.
– Прекрасно. Именно за фактами я к вам и приехал. Давайте на них посмотрим. Если они придутся по вкусу нам с мистером Вульфом, мы забудем о нашем долге добропорядочных граждан с той же легкостью, с какой это сделали вы.
Доктор сел, положив руки на подлокотники кресла, и, безвольно свесив кисти, принялся изучать уголок ковра, между тем как я разглядывал самого Катлера. Наконец он встал и, бросив мне: «Я скоро вернусь», направился к двери.
– Стоять! – гаркнул я. – Слушайте меня внимательно. Квартира – ваша. И если вы хотите пойти в соседнюю комнату позвонить, я не могу этому воспрепятствовать. Однако если вы это сделаете, любые изложенные вами факты потребуют самой тщательной проверки. Таким образом, мы возвращаемся к исходной точке. Либо вы мне все выкладываете прямо сейчас, либо к вашему пациенту направят полицейского врача.
– А что, если я вас вышвырну отсюда к чертовой матери? – зло ощерился он.
– С этим вы опоздали, – покачал я головой. – Не пожелай вы со мной разговаривать после звонка консьержа – тогда другое дело. Мне бы пришлось придумывать какой-нибудь иной план. А сейчас уже слишком поздно. – Я показал на стол: – Телефон перед вами. Если вам просто надо позвонить миссис Уиттен и сказать, что подонок Гудвин взял вас за горло, а потому вы не можете исполнить данное ей обещание и держать язык за зубами, валяйте звоните. – Я шагнул к доктору и посмотрел ему прямо в глаза: – Видишь ли, братец, я не соврал, когда признался, что мне страшно. «Это же ее родные сыновья и дочери!» – передразнил я Катлера. – Тьфу! Если Помпа не виновен – а так оно и есть, – значит, сейчас там, в доме миссис Уиттен, засел преступник. Зверь, единожды вкусив крови, может убить снова, и часто убивает. Что сейчас происходит в особняке? Мне бы это очень хотелось узнать. Наша беседа порядком меня утомила. Скажу больше: и вас что-то мучит. Иначе вы просто бы не впустили меня.
Катлер отошел от двери и снова опустился в кресло. Я сел на диван лицом к нему и стал ждать.
– Вы ошибаетесь.
– Насчет чего?
– Меня ничего не мучит.
– А что мучит миссис Уиттен? Пулевое ранение?
– Резаные раны. – Голос врача звучал устало, в нем не осталось и тени былой резкости. Как я и просил, Катлер начал излагать факты. Говорил он строго по существу: – Мне позвонил ее сын, Джером. Я немедленно выехал. Она лежала наверху, в спальне, в постели. Все было залито кровью. Они натаскали полотенец и вместе пытались зажать раны. Первый порез, длиной пять дюймов, располагался слева, на боку. Он был достаточно глубок – до восьмого ребра. Имелся еще один мелкий порез на левой руке над локтем, два дюйма в длину. На первую рану, в боку, я наложил двенадцать швов, на вторую – четыре. Потеря крови была значительна, но не требовала серьезного вмешательства. Я выписал ей необходимые лекарства, в частности для восполнения кровопотери. Вот и все. Потом я ушел.