Дверь с той стороны (Сборник фантастических рассказов)
Шрифт:
— Решай сам, — прервал его мысли Питер. — Да, я могу ошибаться, потому что моя гипотеза — это только моя гипотеза. Я верю, что Азия и Африка имели общее прошлое. Иначе как понять, что аборигены нашего, африканского юга принадлежат монголоидной расе? Вот что поможет узнать истину!
Питер опять держал в руках тот прозрачный пакет, с которым пришел полчаса назад.
— Эта малышка уже жила на Земле в палеозойскую эру. И если я не ошибаюсь, ее ближайшие родственники сохранились только на Гималаях. Если я не ошибаюсь… Но для этого мне надо найти популяцию — колонию, если говорить понятно для тебя. Собрать образцы, убедиться, что это именно
На чуть дрожащей ладони Питера Франсуа увидел маленькую мшинку. Серо-бурую, схожую с комочком земли. Он боялся сказать слово, чтобы не сдунуть живую древность. Как это Йоргенс сумел рассмотреть ее на буйно заросшей земле? Да, на такое способен только одержимый. Если это не мистификация, остается предположить, что Питер провидец? Или просто великий ученый. Но тогда почему в их ученом мире не нашлось никого, кто бы пошел с ним, кто оплатил бы эту экспедицию или хотя бы носильщиков?
— Ты прав, покров планеты менялся. — Питер опять впал в обычное для него отрешенно-сосредоточенное состояние и говорил, казалось, сам с собой. — Но мхи находили для себя жизненную нишу всегда. Они пережили великую сушь и великие болота. И даже когда земля вздыбливалась и трещала, образуя горы и новые континенты, они послушно разламывались вместе с нею, потому что были ее частью, ее живой пленкой.
— Но тогда и предки бушменов — наши африканские монголоиды — должны быть подобны мхам! Как иначе ты докажешь, что и они из Азии?
Вот она, ошибка Питера! Все-таки Франсуа что-то да понимает! У него есть что возразить и ученому. В перепалке он всегда был ловок. Франсуа почувствовал азарт.
Питер молчал. Он подтащил к себе один из баулов и стал рыться в нем.
Нет-нет, Франсуа нужен ответ, а не смятение Пита. Пусть ответит хоть что-нибудь, тогда они смогут идти вверх вместе, и не потому, что Франсуа поверит Одержимому. Нет, сейчас он готов прикинуться, что верит. А доверяет он все же только себе. Зато по возвращении он получит большие деньги. Он стоит их, черт возьми, хотя бы потому, что кое-что понимает!
— Я думаю, они были такими… — Пит протянул ему закладку с изображением австралопитека. — И не смотри на меня так. Они уже могли существовать в те времена и пускаться в дальние миграции в поисках пастбищ. Может, это были еще более древние представители будущего рода человеческого… Но как и эта малютка, они были частью земли. Разум еще не стоял между ними и природой… Совершенны, как мох…
— Примитивны, как мох, — перебил его Франсуа. Пит будто не слышал его:
… - Они не искали превосходства ни друг перед другом, ни перед природой. И природа всегда оставляла для них жизненную нишу. Он вдруг совсем по-мальчишески улыбнулся.
— Впрочем, — Пит галантно склонил голову, — если сэр согласится отобедать со мной, я готов признать все вышеизложенное бредом.
Что-то сместилось в душе Франсуа. Это от слов… От неожиданных слов Питера. Никогда Франсуа не думал так, как говорил Промокашка… Была ли у Франсуа жизненная ниша? Хоть уголок, хоть щелочка? Он привык воспринимать жизнь как повсеместную бойню, от которой невозможно укрыться, потому что сама природа стала ее жертвой. Он привык к тому, что надо, напрягая ум, ловчить, охотиться на себе подобных, чтобы никто не перехитрил и не заглотнул тебя самого.
Когда-то Франсуа искал утешения в океане. Но нашел там только изнурительную работу и тупое подчинение чужой воле. Берег? Заморские порты? Он оставлял там деньги, которые платили за пытку океаном. А что получал? Припортовую свободу, такую же изнурительную, как труд, — под чужую музыку, чужой хохот, чужой шаблон. Отец презирал его за то, что он, потомок бельгийских колонизаторов, стал морским рабом. «Я выпью с тобой лишь тогда, когда ты дорастешь хотя бы до контрабанды!» — вопил старый Лебер. И гнал сына в океан на охоту…
Теперь, после слов Йоргенса, Франсуа впервые подумал, что его одиночество рассеивается, что рядом с ним не работодатель, а человек, готовый поделиться своей жизненной нишей. Ну, конечно! Идея Питера, которую он доверил сейчас товарищу по детству, и есть священная ниша его жизни. Вот почему он вкладывает в эту идею все, что у него есть. Безотчетно.
— Ты убедил меня, Пит! Пойду с тобой.
Франсуа не лгал.
Ву и его сородичи
Он очнулся от острой боли в позвоночнике. Спина горела, вместо рук и ног — тяжелая, вросшая в землю немота. Попробовал шевельнуться…
Ну и ну! Должно быть, он походил на старую куклу, выброшенную на свалку, так нелепа его поза. Густая тьма вокруг. Словно не было глаз. И ни звука. Только тревожный гул, как тяжелый бой гонга. Ах да! Это он сам, это его сердце…
Франсуа силился вспомнить хоть что-нибудь. Но какой-то навязчивый запах мешал сосредоточиться и мутил рассудок, Даже не запах — привкус. Горьковато-сладкий, приторный, совершенно незнакомый.
И вдруг… Совсем рядом, у самого лица, Франсуа скорее ощутил, чем услышал чье-то дыхание. Частое, прерывистое. Его обнюхивали!
Тяжелый молот бил теперь в барабанные перепонки. Лицо покрылось ледяной испариной. И тут чья-то рука — да, не лапа, а именно рука! — взяв его за предплечье, перевернула на спину. Франсуа взвыл, чуть не потеряв сознание, так неуклюже было это вмешательство. Кто-то шарахнулся и затих в глубине мрака.
Франсуа облизал колючие губы. Опять этот отвратительный привкус!.. Теперь он сдавливает горло, мешая дышать. Франсуа захрипел и почувствовал, что проваливается куда-то. Тьма исчезла.
…Он увидел перед собой смеющееся лицо Питера. Всполохи огня освещали его внимательный взгляд, и чей-то глухой голос на ломаном языке повторял: «Нет, нет, никто из стариков не ходит туда…» Потом другой голос, хриплый и резкий: «Пусть идет на все четыре стороны!» И увидел отцовскую спину. Услышал, как льется вино в огромный бокал старого Лебера. Вот он запрокинул седую гриву, двумя злыми глотками выпил. Не оборачиваясь ушел… Франсуа хотел что-то кричать ему, но кругом опять была густая тьма. И эта тьма качалась, смывая видения.
…Открыл глаза и увидел свод пещеры. Было совсем светло и тихо. В памяти застряло воспоминание о каком-то звуке, заставившем очнуться. Там, чуть сзади… Франсуа повернул голову.
Не может быть!
Метрах в трех от него, прижавшись спиной к стене, стояло существо, напоминающее скорее обезьяну, чем человека. Однако это была странная обезьяна. Рост ее достигал полутора метров. Тело было почти безволосым. Лишь ноги и плечи покрывала длинная редкая шерсть серовато-желтого цвета, почти такого же, как стены этой пещеры. Обезьяна стояла на чуть согнутых ногах в позе человека, готового дать деру. Не успел Франсуа рассмотреть ее, как в три гигантских скачка она вырвалась из пещеры.