Дверь в стене
Шрифт:
Ну вот, теперь вам понятно, какого калибра человек был выкачен на позицию, когда речь зашла о судьбе томящегося в гонконгской неволе дядюшки Хо. Криппс это даже не пулемёт, Криппс это одна из пушек острова Наварон. На Тайный Совет Стаффорд Криппс произвёл такое впечатление, что было решено не только немедленно отпустить сидельца, но даже и судебные издержки по делу должна была оплатить казна Его Величества.
47
Итак, решение (внесудебное, а это означало, что всё, что Нгуену вменялось, оставалось в силе) было вынесено - "освободить." Однако освобождение человека без документов предусматривало депортацию. Слово "депортация" произнесено
По этому ходу сразу видно, что Нгуен был не дурак.
Дело, однако, в том, что дураками не были и англичане.
Они согласились.
Нгуен захлопотал, собираясь, но, в разгар сборов он вдруг сообразил то, что англичане соображали, давая ему своё "добро". Судно, на котором Нгуен должен был отбыть к берегам туманного Альбиона, на пути следования проходило Суэцким Каналом, в Порт-Саиде оно, как и любое судно, должно было подвергнуться досмотру, а это означало, что на борт поднимутся представители Французской Республики в сопровождении жандармов и с наручниками наготове.
Нгуен покрылся холодным потом и заявил, что Лондон это, конечно, город его мечты, но что попасть туда он должен как-то минуя Суэц. "No hay problema, - сказали ему хорошо знающие английский язык англичане, - как тебе будет угодно, дорогой. Ты можешь следовать в старую и добрую не покидая пределов Британской Империи, так что остаётся такая малость, как заручиться согласием Австралии и Южной Африки, давай их спросим."
Австралия и Южная Африка на запрос ответили категорическим отказом.
"Это ж надо, - сказали англичане.
– Ты только посмотри как нехорошо получается. Что теперь-то делать будем?"
Нгуен тяжко вздохнул и решил вернуться в СССР, куда ему возвращаться хотелось не очень. Но тут возникло очередное препятствие - Британская Империя не разрешала советским судам заходить в Гонконг, а ближайшим местом, где можно было, голоснув, попасть на корабль под серпасто-молоткастым был Сингапур. "Хочу в Сингапур" - сказал хмурый Нгуен. "С нашим вам удовольствием" - сказали весёлые англичане и Нгуен оказался в Сингапуре.
Но в промежутке между "хочу" и "оказался" произошло очень и очень интересное. Из гонконгской тюрьмы Нгуена выпустили, но произошло это тайно, что неудивительно, ведь его судьбой озаботился Тайный Совет, но тайное рано или поздно становится явным и ставшего вне прочных тюремных стен совершенно беззащитным Нгуена следовало как-то утаить от шмыгающих по узким гонконгским улочкам явных агентов Сюрте и тайных сотрудников секретных французских служб.
И Нгуен спрятался в доме своего бескорыстного благодетеля Лоесби, а тот, благодеянием не ограничившись, принялся бескорыстно же распространять слухи о скоропостижной смерти Нгуена Патриота в госпитале от чахотки. Так, во всяком случае, об этом рассказывается по сегодняшний день. Не знаю, насколько успешным в роли распространителя слухов оказался Лоесби, но дело в том, что были подделаны ещё и больничные документы, а к ним доступа у Лоесби не было и быть не могло. Причём, поскольку не продавец обманывал на базаре покупателя, а одно государство (БИ) обманывало другое государство (Французскую Республику), то обман должен был выглядеть так, чтобы носа не подточил комар государственный, а он его не подтачивал целых десять лет. Целых десять лет Франция верила в смерть Нгуена в гонконгском госпитале и целых десять лет, получая время от времени свидетельства того, что Нгуен жив живёхонек, французы от них отмахивались как от дезиноформации.
Ну вот, а теперь переместим наше воображение назад, в январь 1933 года, в день, когда Нгуен прибыл в постылый Сингапур. Стоило ему только вразвалочку сойти на берег, как его немедленно арестовали портовые власти, документов-то у него как не было, так и продолжало не быть. Патриот пытался протестовать, но его затащили обратно на судно и сказали - "плыви обратно, нам тут таковские не нужны", и Нгуен поплыл обатно, а что делать? "Обратно" означало Гонконг и Нгуен плыл туда, полон нехороших предчувствий и, как оказалось, не зря. Гонконгские власти арестовали его точно так же, как перед этим сингапурские и под тем же предлогом. "Без бумажки ты букашка!"
Нгуена загоняли в угол.
И загнали. А, загнав, с таким видом, будто делая ему великое одолжение, его неожиданно вывели на улицу и сказали: "Ты свободен. Мы даём тебе три дня. Три дня на то, чтобы исчезнуть. Если по истечении этого срока ты всё ещё будешь находиться в Гонконге - пеняй на себя."
Дядюшка понял, что шутки кончились и что англичане не только не хотят, чтобы он оказался в Лондоне, но что они не хотят ему и легально помогать, не хотят рядом с ним "светиться". Англичане хотели, чтобы он выбирался из Китая в СССР так же, как он в Китае очутился - нелегально.
Человек, попавший в положение, в котором оказался Нгуен Патриот, проявляет чудеса изворотливости, да и не забудем, что дядюшка к тому моменту был уже калачом тёртым, так что он, пораскинув мозгами, вспомнил о женщине. Кто, как не женщина,поможет мужчине в трудную минуту? Раскинутые, а потом собранные дядюшкой мозги напомнили ему, правда, не о жене и не о любимой соратнице Лай Сам, а вспомнил он, что где-то в Шанхае живёт не очень одиноко вдова Сунь Ят-сена.
Для человека решительного придумано значит - сделано, и, не дожидаясь пока истечёт назначенное ему время, Нгуен, напевая про себя что-то вроде "три счастливых дня было у меня с тобой", прокрался в Шанхай, вошёл, счастливо избегнув нечаянного внимания французских агентов, в контакт с вдовой великого человека Сун Цинь-линь (Madame Soong, как называли её сами китайцы), ну, а там уже было делом техники выйти на дисциплинированных членов как будто специально по этому случаю созданной товарищем Сневлитом Китайской Коммунистической Партии, а они тайно переправили дядюшку на борт идущего во Владивосток советского корабля.
И как долго сказка ни сказывается, но скоро уже катил дядюшка Хо по Сибири в обратную сторону. И катил он уже в другом качестве, всего-то семь лет прошло, а возвращался он в Москву тяжеловесом, даром что на вид не скажешь. Много народу о нём теперь знало, много народу (и какого!) в нём участие приняло, и практика, и теория, и языки, всё было при нём, даже и тюремная отсидка, а ведь никто иной как Махатма Ганди сказал, как в граните отлил, что человек, не побывавший в заключении, не может считатся полноценной личностью.
В Москве его встретили как героя. И не просто как героя, а как героя, вернувшегося с того света. В Москве ведь тоже газеты читали и студенты из Индокитая точно так же, как и французы, считали, что Нгуена нет уже в живых, они даже и заочную траурную церемонию организовали, но дядюшка явился им подобно птице Феникс, добавив ещё сияния в окружавшую его ауру несгибаемого революционера.
А потом он отправился в Крым, лечить застарелый, полученный в гонконгских застенках туберкулёз. И произошло чудо, покинув санаторий, дядюшка Хо прожил после этого почти сорок лет. Нет на свете лекарства целительнее, чем волшебный ялтинский воздух.