Дверь, ведущая в ад
Шрифт:
Отставной ротмистр Игнатий Власов был старым воякой. Он участвовал в Венгерской кампании 1849 года в составе экспедиционного корпуса генерал-фельдмаршала Ивана Федоровича Паскевича, был в знаменитом деле под Коморном, решившем исход войны и завершившем всю кампанию победой русского оружия.
Будучи в чине штаб-ротмистра, Игнатий Порфирьевич принимал участие в Крымской кампании 1853–1856 годов на Кавказе, где получил тяжелое ранение, медаль на Георгиевской ленте, чин ротмистра и бессрочный отпуск с причислением к Министерству внутренних дел. После чего поступил на службу в полицию и служил становым приставом, получив в конце 1862 года чин коллежского асессора.
Ко времени появления в Измайлово станового пристава Игнатия Власова полиция уже сбилась с ног, пытаясь выйти на след маньяка-убийцы или хотя бы обнаружить его временные пристанища. Воинские команды уже не единожды безрезультатно
Пристав Власов принялся за дело со свойственной ему рьяностью. Одной из версий станового пристава (основанием чему послужил трехгранный штык, как орудие убийства) была такая: убивец не кто иной, как отставной вояка, получивший контузию, которая ныне сказалась на его психическом состоянии. С этой версией станового был положительно согласен и уездный судебный медик Степан Евграфович Понукайло. Кроме того, данная версия в скором времени подкрепилась показаниями выжившего после удара штыком крестьянина Фомы Изюмова, у которого сердце находилось в правой стороне груди. Этот любопытнейший феномен (как называл его Степан Евграфович) показал на дознании, что напавший на него мужик имел возраст около пятидесяти лет и одет был в короткие сапоги, беленые полотняные панталоны и двубортный сюртук темно-зеленого сукна с погонами, на которых были литеры «И. В. Б.». А это, как известно, была повседневная летняя форма одежды нижних чинов, призреваемых в Измайловской Военной богадельне. Сомнений у станового пристава Власова уже не оставалось: убивец-маньяк содержался в качестве призреваемого именно там. И Игнатий Порфирьевич направил свои стопы в богадельню.
В тот же день становой пристав Власов выяснил, что в конце мая из первого отделения холостого корпуса богадельни самовольно отлучился и по сей день не возвратился отставной артиллерист-фейерверкер Семен Сопка, который с начала весны пил и буйствовал, угрожая штыком младшим чинам и даже отставному поручику Аполлинарию Кушкареву шестидесяти восьми годов от роду. В середине мая начальствующими лицами сего богоугодного заведения был поставлен вопрос об исключении фейерверкера Сопки из Военной богадельни, однако отставной артиллерист слезно выпросил прощения у поручика Кушкарева и заверил смотрителя богадельни полковника Воробьева, что его буйство вызвано непомерным питием горячительных напитков безо всякой закуски. А сие, дескать, отрицательным образом сказывается на всем его организме и наистрожайше запрещено лекарями при его тяжелейшей контузии, полученной на полях сражений за царя-батюшку. Затем отставной артиллерист-фейерверкер поклялся, троекратно и прилюдно сотворив крестное знамение, что впредь подобные непозволительные безобразия не повторятся. После чего отставной артиллерийский фейерверкер Семен Сопка был прощен полковником Воробьевым. Действительно, подобного рода безобразий тот более не допускал. Да и не мог этого сделать в силу того, что в последних числах мая бесследно пропал. Так становым приставом Власовым было прояснено имя убийцы.
Теперь оставалось одно: изловить маньяка.
Игнатий Порфирьевич начал с размышлений. Как поймать смертоубийцу в лесу? Надо поставить себя на его место. И поступать так же, как злоумышленник Сопка. Сделать это нетрудно, поскольку становой пристав Власов, как и фейерверкер Семен Сопка, был воином-ветераном. Труднее оказалось думать, как он. Контузия, усугубленная питием водки, произвела какие-то необратимые последствия в мозгу Сопки, и представить, о чем думает бывший артиллерист, здоровому человеку ох как непросто. Так или иначе, но по прошествии довольно длительного времени был обнаружен хорошо замаскированный шалаш с лежанкой, устроенной из еловых лап, покрытых серой шинелью с цветным воротником и погонами, имеющими литеры «И. В. Б.». Близ него Власов устроил «секрет», и когда отставной фейерверкер Сопка вернулся поздним вечером к шалашу на ночлег, то был немедленно заарестован. Попытки оказать сопротивление полициантам ни к чему не привели: Семена ударили под дых, а когда тот согнулся, задохнувшись, ему заломили назад руки и связали запястья.
На следующий день уездный исправник Копылов уже докладывал генерал-губернатору Офросимову о счастливом избавлении от преступника-убийцы, за что тот пообещал исправнику чин надворного советника, что и исполнил в скором времени. Становой пристав Игнатий Порфирьевич Власов в качестве поощрения получил пятьдесят рублей ассигнациями и вошел в историю российской полиции как человек, вычисливший и изловивший, как сегодня называют, серийного убийцу.
До революции 1917 года маньяков на территории сегодняшнего Измайловского парка не наблюдалось. Не было замечено таковых, когда бывшая вотчина Романовых стала именоваться «Парком культуры и отдыха имени Сталина».
Во времена правления Никиты Сергеевича Хрущева, когда парк был переименован в «Парк культуры и отдыха «Измайлово», один такой маньяк обнаружился, хотя в стране, построившей социализм, такого не должно было быть по определению, а потому в органах его нарекли «измайловским насильником». Он стал известен тем, что неожиданно и в самый неподходящий момент нападал на парочки влюбленных, желающих найти укромное местечко для уединения. Действовал маньяк всегда по одной и той же схеме: терпеливо выслеживал молодые парочки, а когда они, отыскав подходящее место, начинали заниматься любовью, незаметно подкрадывался к ним и, оглушив мужчину ударом деревянной дубинки, спихивал его с женщины и быстро занимал его место. При этом насильник зажимал жертве рот или вставлял в него кляп, чтобы она не имела возможности позвать на помощь. Через несколько минут, закончив свое гнусное дело, маньяк удалялся, прихватив с собой дубинку.
В Измайловском парке было зафиксировано шесть таких случаев. Возможно, их было несколько больше, но не все изнасилованные женщины обращались в милицию.
Прокололся маньяк на седьмой парочке. Поначалу все было как обычно. Он выследил молодых людей, явно подыскивающих местечко для свершения любовного соития, а когда такое место отыскалось, затаился, ожидая главного действа. Наконец оно началось, маньяк с дубинкой вышел из укрытия и опешил: мужчина был не наверху, а внизу, так что ударить его дубинкой по голове было как-то не с руки. Замешательство маньяка позволило мужчине его увидеть. Он истошно завопил, спихнул с себя женщину, вскочил на ноги и принял оборонительную позу. Какое-то время маньяк в надвинутой на глаза кепке и мужчина неотрывно смотрели друг на друга. А потом маньяк повернулся и ушел. Когда женщина подняла затуманенный взор на своего мужчину, маньяка уже не было, она его так и не увидела. Зато мужчина разглядел предполагаемого насильника довольно хорошо и, придя домой, нарисовал карандашом по памяти его портрет, поскольку был настоящим дипломированным художником.
Прошла неделя. Случай этот в Измайловском парке художником уже стал забываться. Но тут кто-то из его друзей сказал, что в парке завелся маньяк, выслеживающий парочки. Он оглушает дубинкою парней и насилует их девушек. Художник мгновенно вспомнил про свой случай и прямиком пошел в милицию с нарисованным по памяти портретом. Описание «измайловского насильника» в милиции имелось, но портрет оказался как нельзя кстати. Вскоре по рисунку милиции удалось установить имя и адрес маньяка и в конце концов обезвредить его. А поскольку огласка этого дела была нежелательна, и до суда доводить его никто не собирался, то парень в кепке был просто застрелен при задержании, из документов следовало: «Оказал непосредственное сопротивление органам правопорядка». Но в народе ходил слушок, что этим маньяком был отпрыск одного из ответственных партийных работников.
До 1993 года в Измайловском парке было тихо. Касательно маньяков. Хулиганства и драк – сколько хочешь! Было даже убийство на бытовой почве: двое алкашей порешили третьего, поскольку тот налил водки себе больше (на целый палец!), нежели своим приятелям. Но все это было не то, в серию не перерастало, и зверств не обнаруживалось.
Но в феврале – марте 1993 года в парке произошла серия убийств женщин в возрасте от двадцати пяти до сорока лет. Причем совершены они были одинаково: маньяк нападал на одинокую женщину сзади, душил ее веревкой, после чего совершал над ней акт гнусного насилия и, взяв деньги и сняв кольца, серьги и прочие украшения (если таковые имелись), бесследно исчезал.