Двести тысяч золотом
Шрифт:
— У меня есть родные. — Лоб пленника покрылся мелкими каплями пота.
— Боишься клана? Правильно, они не пощадят, — согласился Жао. — Но и я тоже. Прощай, упрямец!
Сунув в рот сигарету, он чиркнул спичкой, прикурил и бросил ее на кучу тряпья. Появился чадный дымок, потом взвились язычки пламени, жадно лизнувшие наваленный вокруг пленника хлам.
— Что ты делаешь?! Опомнись! — забился пленник в тщетной попытке разорвать веревки. — Тебе отомстят!
Не обращая внимания на его крики, бывший полицейский перепрыгнул на свой сампан и, усевшись на корме, начал ждать возвращения своих людей из деревни.
Глава 12
Путешествие по железной дороге походило на затяжной кошмар: грязь, душная вонь забитых множеством пассажиров теплушек, долгие стоянки посреди длинных перегонов, на станциях — низкорослые, завшивевшие солдаты разных генералов, рыскавшие вдоль состава в надежде раздобыть водки или хоть чем-нибудь поживиться, чадящие слабосильные паровозы образца прошлого века, частая стрельба по ночам, разрушенные мосты. Если бы не решительность и огромная сила Лобанова, искателям клада вообще не удалось бы сесть в поезд, но капитан буквально продрался сквозь толпу, влез в вагон и занял для всех места. Недовольным показал огромный кулак и выразительно покрутил им перед носом не в меру шустрого местного парня, вздумавшего было устроиться рядом с Юрием.
Так и тащились день за днем, не чая, когда же наконец доберутся до нужной остановки. Саша все время боялся, как бы Фын не выкинул какого-нибудь трюка, и постоянно ждал от него подвоха или нападения, но бандит вел себя на удивление спокойно — не пререкался, безропотно таскал вещи, не пытался скрыться в толпе при посадке, а дорогой смирно сидел, забившись в угол теплушки. Тем не менее Руднев и капитан спали по очереди, карауля пожитки и приглядывая за Фыном. Правда, Саша приглядывал и за Лобановым, опасаясь, что капитан под горячую руку свернет китайцу шею и выкинет его под колеса, но осторожный, хитрый Фын, видимо, сам чувствовал, что белого гиганта надо остерегаться, и, стараясь не раздражать его, сжимался в комок и заискивающе улыбался, когда тот смотрел в его сторону.
Старый Вок часами сидел с полузакрытыми глазами, погруженный в свои думы, и сморщенной рукой ласкал обезьянку. Люй и Ольга предпринимали героические усилия, чтобы хоть как-то накормить мужчин. Обе девушки заметно сдали и осунулись, но бодрились. Уже давно всем хотелось вылезти из громыхавшего на стыках рельс вагона, смыть пот и грязь, глотнуть свежего воздуха, увидеть над головой звездное небо, а не низкий, закопченный потолок, сквозь щели которого просвечивает ржавая жесть крыши. Иногда Рудневу казалось, что вся его прежняя жизнь не более чем сон, а на самом деле он с момента рождения едет и едет в душном ящике, на колесах, неизвестно куда и зачем. Неужели от нервного напряжения, и жары начал мутиться рассудок или это сказывается постоянное недосыпание? Лишь встречая ласковый взгляд Ольги, он успокаивался и отгонял навязчивый бред. Когда-нибудь кончится и эта дорога, как любая дорога в жизни человека.
И дорога кончилась. Однажды утром старый Вок, словно вынырнув из омута своих дум, встал на лежавшие на нарах мешки и прильнул к узкому оконцу. Что-то невнятно бормоча, он не сводил глаз с синеватой полоски на горизонте.
— Что? — проснулся капитан и свирепо вытаращил свой единственный глаз. — Хунхузы?
Фын затих в углу. Саша сунул руку в карман, нащупывая рукоять револьвера, а девушки испуганно прижались друг к другу.
— Нет. — Вок спрыгнул на пол и успокаивающе улыбнулся. — Кажется, приехали. На следующей станции нужно сходить.
Выгрузились на пыльном перроне маленького городка и поспешили убраться в сторону, пока их не снесла орава желающих сесть в поезд. Рудневу вдруг вспомнилось, как они с Лобановым коротали время в таком же захолустном провинциальном городишке, ожидая состава на Шанхай. Боже, сколько же всего произошло с момента их встречи в страшной земляной яме.
Мешки перетащили в тень старого пакгауза, и Вок, отдав обезьянку Цянь устроившемуся покурить Рудневу, отправился на поиски подводы. Вернулся он довольно быстро, присел на корточки перед европейцами и сокрушенно покачал головой.
— Плохо, очень плохо.
— В чем дело? — насторожился Юрий.
— Никто не хочет ехать, — вздохнул старик. — В городе говорят, что по деревням гуляет страшная черная болезнь, люди мрут как мухи. И никто не знает, как от нее спастись.
— Какая болезнь? — заерзал Фын, нервно почесывая под рубахой грязное, отощавшее тело. — Может, просто врут, хотят побольше содрать?
— Помолчи, — оборвал его Руднев. — Вдруг чума? Кто-нибудь сам видел больных?
— Не знаю, — покачал головой Вок. — Ничего не знаю. Говорю то, что слышал.
— Во время войны всегда свирепствуют разные эпидемии, — зевнул Лобанов. — Либо чума, либо испанка, а по жаре и холера. Да, дело дрянь, если не достанем подводу.
— Господи, ужас какой! — прижала ладони к щекам Ольга. — Неужели ты хочешь ехать дальше?
— Не возвращаться же? — пожал широченными плечами брат. — Стоило тащиться в этакую даль, чтобы на полпути спасовать!
Люй молчала, опустив голову и не вступая в разговор, словно известие о черной болезни ее никак не касалось.
— Телега есть, — выдержав паузу, тихо сказал старик. — Если вы решили продолжать путь, я пойду с вами к горам.
— Откуда же телега? — удивился Саша.
— Один крестьянин возвращается домой и готов взять попутчиков, — объяснил Вок. — Но он поможет нам одолеть только часть пути, а дальше придется идти пешком мимо мертвых деревень. Туда он ни за какие деньги не поедет.
Повисло гнетущее молчание. Каждый должен был решить, пойдет он дальше или нет. Что дороже — жизнь или призрачное золото? Человеку, особенно молодому, полному сил, свойственно считать себя неуязвимым, чуть ли не бессмертным и надеяться, что любые несчастья обойдут его стороной.
— Ну, кто со мной? — упрямо выставив подбородок, спросил Юрий.
— Я иду, — поднялся Саша.
— Я тоже, — вскочил Фын.
— Женщин оставим здесь, — предложил Лобанов. — Потом вернемся за ними.
Он погладил сестру по плечу и притянул к себе, словно желая обнять на прощание, но Ольга решительно отстранила его.
— Нет, пойдем вместе до конца.
— Ну хоть ты скажи ей! — обернулся к Рудневу капитан. — Ведь она из-за тебя хочет идти. Пусть останется. Найдем постоялый двор или снимем ей фанзу. Люй поможет по хозяйству. Ну?