Двести второй
Шрифт:
Когда приняли присягу, и выдали автоматы два раз в неделю бегали марш-бросок в полной боевой выкладке.
Испытание тяжелое, несмотря на лыжную секцию за спиной. В Забайкалье летом температура до +40С градусов. Жара, ударяющий в спину АК-74, подсумок, саперная лопатка, каска, вещмешок с ОЗК и прочие прелести полной выкладки. Бежишь и видишь, как Х/Б на спинах впереди бегущих бойцов начинает темнеть от пота. Сначала появляется темная полоса под ремнем автомата, к концу маршрута Х/Б мокрое от пропитавшего его пота насквозь – можно выжимать. Соленый пот заливает глаза, но вытирать его, уже нет сил. Рядом бежит лейтенант с «макаром» (ПМ пистолет Макарова, 9-мм Принят на вооружение в 1951
– Подтянись! Вы Пограничники, а не «сраные десантники», поэтому вы должны бегать как «Лоси Пржевальского»!
Давно уже не вдохновляют этих самых «Лосей Пржевальского» бегущих строем по пыльной дороге очередной марш-бросок.
Почему десантники сраные и кто такие «Лоси Пржевальского», нет сил, не только спросить у Летехи, но и даже размышлять над этим.
Плевать мне на десантников и всех лосей в мире. Не вру, не смогу плюнуть, в глотке все пересохло, губы потрескались.
Впереди бежит Леха Хохол, от него воняет, как будто он сука неделю назад сдох. Думаю, что и от нас фонит не лучше. Взгляд влево. Летехи уже рядом нет, убежал вперед. Хорошо ему «Лосяре» без автомата и подсумков налегке бегать и орать всякую хрень. В голове гул от дружного топота кирзачей по высохшему до бетонной твердости грунту и стрекотания цикад.
– Да мля, что за херня в голову лезет. Какие мля цикады в Забайкалье?
– Крыша едет не спеша, тихо шифером шурша
– Шифер едет с крыши вон, ну, а мне пора в ДурДом!
Видимо в голове «жидкость» закипела как в радиаторе. Взгляд через плечо через силу, сфокусироваться не удалось. Периферийным зрением отмечаю, что бежим кучно, отстающих бойцов нет.
Это – хорошо, потому, что сзади бегут сержанты, они как и офицер бегут налегке. Будешь отставать, получишь кирзачом «волшебного пендаля». Хорошо, что в нашем взводе дохляков нет и не приходится тащить на себе «раненых».
Во втором взводе одного «раненого» дотаскали на себе до того, что чуть в «двухсотые» не перевели. Теперь сзади всегда бегут сержанты и контролируют ситуацию. Сзади раздается то ли хрип то ли крик: «Чья лопатка!»
Хлопаю себя по ремню, и по спине стекает холодная струйка пота. В мозгах зажигается красная лампочка, в висках начинает пульсировать кровь. Перед глазами загорается бегущая строка: «Сука! П_р_о_е_б_а_л!»
Что говорил прапорщик Жуков: «В армии нет слова – потерял или украли, есть только слово – Проебал!»
Останавливаюсь, и оборачиваюсь через левое плечо. Мимо пробегают бойцы, открытыми ртами хватая горячий пыльный воздух. И вдруг навстречу мне бежит Шурик Григорьев свой вятский пацан откуда-то с района. В руках у него моя лопатка.
Хриплю пересохшими губами: «Спасибо, Братка!». Хватаю лопатку, разворачиваюсь и догоняю свою шеренгу. Занимаю свое место, пытаюсь отдышаться и войти в общий ритм. Столько лет прошло после армии, а я до сих пор помню этот случай и до сих пор испытываю благодарность Шурику Григорьеву, за то, что он тогда поднял мою лопатку. Во взводе его звали Гриша сокращение от фамилии Григорьев. Внешне он был очень похож на старшину из советского фильма «А зори здесь тихие», но только моложе. А говор – так один в один.
Был он немногословным, по-деревенски простым и добродушным парнем. Не высокого роста и потому бежал всегда в последней шеренге, которой очень часто доставалось от сержантов бегущих сзади. Когда добегаем до стрельбища (стрелкового полигона) хочется только одного – «упасть и умереть!». Впереди стрельбы и обратный марш-бросок. Через какое-то время, придя в себя и отдышавшись, осматриваю саперную лопатку, ну так и есть, шлевки на брезентовом чехле болтаются, видимо за зиму нитки сгнили, а значит, обратно мне бежать с малой саперной лопаткой в руках. Бегали на учебке не просто много, а очень много. Как в песне поется «По диким степям Забайкалья», про которую говорят, что известно больше пяти вариантов стихов к этой песне. Самыми выматывающими были марш-броски по пересеченной местности, в «Долине смерти» со штурмом, встречающихся на пути сопок и курганов.
Бежим строем, жара за сорок, горячий воздух колеблется на горизонте, звучит команда Старшины:
– Сопка справа! Рассредоточиться! Цепью! В атаку, Марш!
Взвод набегу из двух колонн рассыпается в цепь, мы, перехватив автоматы наизготовку с криком «УРА!» штурмуем очередную сопку.
Сзади крики Старшины:
– Рассредоточиться! Шире цепь! Шире! Что мля за колхозное стадо!
– Вы в атаку бежите или на водопой?
– Дистанция 6-8 метров!
Впереди еще десяток таких сопок.
Штурмуя эти сопки, мы иногда находили старые гильзы, времен гражданской войны.
Где-то в этих степях 1917 воевали против Советской власти Атаман Семенов и Барон Унгерн, которые большевики считали, самой страшной угрозой для революции.
Штурмуем мы эти сопки, а возможно под одной из них лежит золотой клад Атамана Семенова, который закопан в Даурской степи в 1920 году.
Две тысячи пудов золота, монетой (550 ящиков) и в слитках: 243 «Петроградского международного коммерческого банка»; 338 слитков «Русско-Азиатского банка»; 329 слитков частных аффинеров; плюс к тому 17 пакетов, так называемых вырубок от слитков частных банков. Версий, где находится клад много, в одной из них утверждается, что место для клада было выбрано таким образом, что от него хорошо просматривался «вал Чингисхана, который полукругом уходит из Даурской степи в Монголию. Вторым ориентиром служила пятиглавая сопка Тавын-Тологай, расположенная левее «вала Чингисхана».
Или клад барона Унгерна (около 1,5 т золота) закопанный в Забайкалье также до сих пор не найден. Этот клад оценивается сегодня в 60 млн. долларов.
Откуда я это знаю? В свое время мой отец интересовался историей и биографией Атамана Семенова, интерес это появился после того как он в августе 1945 года, участвовал в составе воинского подразделения обеспечивающего вооруженное прикрытие, операции по аресту Атамана Семенова в городе Далянь в Китае. До разгрома Японии оставалось меньше двух недель. Американцы уже сбросили свои атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки.
Вместе с Атаманом Семеновым были арестованы члены его семьи жена и двое сыновей и три дочери. Правда, их потом отпустили, и арестовали вновь только через два с половиной года. Мой отец на войну ушел 1944 году в 16 лет, приписав себе 2 года. Участвовал в «Балатонской оборонительной операции» в марте 1945 года. А уже в мае 1945 его дивизию перебросили на Дальний Восток, для проведения «Маньчжурской операции».
К тому времени из шести братьев их осталось двое, остальные погибли. Погиб и его отец, мой дед в начале апреля 1945, при освобождении Кенигсберга. Но об этом отец узнает только когда вернется в с войны. А потом 40 лет будет разыскивать могилы своего отца и братьев. По воспоминаниям моего отца жена у Атмана была красивой и очень доброжелательной женщиной, угощала солдат домашним хлебом и молоком. Дети были уже взрослые, старшему Вячеславу на вид было уже лет тридцать, младший сын Михаил был инвалидом. Младшие дочери были ровесницами моего отца. Сам арест не был похож на арест. Дом и прилегающая территория были оцеплены. Приехали офицеры НКВД – зашли в дом, их пригласили за стол, они сидели и пили чай с Атаманом, о чем-то долго разговаривали. Затем офицеры НКВД вышли на крыльцо отдали, какие-то команды подошедшим к ним офицерам охранения, те замахали руками, и к крыльцу подогнали машину. Вышел Атаман за ним вся его семья во главе с женой, у всех в руках были узелки. Они молча залезли в машину, помогая друг другу и их увезли.