Движущийся палец (= Одним пальцем)
Шрифт:
– Ага, - сообразил я, - хочешь хладнокровно изловить беднягу в свои сети.
– Знаешь, не люблю, когда кто - то избегает меня.
Я осторожно, балансируя на костылях, вылез из машины и тогда только поучительно произнес:
– Разреши, дорогая, кое - что напомнить тебе. Оуэн Гриффит не очень то похож на твоих кротких и плаксивых гениев. Если не хочешь основательно получить по пальцам, не суй руку в это осиное гнездо. Этот парень может оказаться опасным.
– Ты думаешь?
– спросила Джоан, явно обрадованная перспективой опасности.
– Оставь этого молодого человека в покое, -
– А как он смеет переходить на другую сторону,
– заметив меня?
– Все вы, женщины, одинаковы. Все мелешь свое. А если я не ошибаюсь, его сестра Эме тоже не рассыпалась перед тобой в любезностях.
– Той я понравилась, как собаке палка, - сказала Джоан. Говорила она задумчиво, но с явным удовлетворением.
– Мы сюда приехали, - проговорил я уже без шуток, - чтобы пожить в мире и покое. Надеюсь, что они
– у нас здесь будут.
Однако мир и покой нас здесь и не ожидали.
Примерно через неделю, возвращаясь домой, я встретил на ступеньках веранды Миген. Она сидела, опершись подбородком о колени.
Поздоровалась она, как обычно, без всяких церемоний.
– Хелло, как вы думаете, можно мне будет остаться у вас на обед?
– Само собою, - кивнул я.
– Если у вас котлеты или что - нибудь в этом духе, и на меня не будет хватать - спокойно скажите!
– крикнула она мне вслед, когда я пошел сообщить мисс Партридж, что за обедом нас будет трое.
Нашу Партридж все это явно взбесило. Не произнеся ни единого слова, она сумела дать понять, что с ее точки зрения мисс Миген могла бы хоть и сквозь землю провалиться.
Я вернулся на веранду.
– В порядке?
– испуганно спросила Миген.
– Вполне, - ответил я.
– У нас сегодня ирландский гуляш.
– Ага, это тот, который немного напоминает собачий корм, правда? В основном картошка и коренья.
– Именно так, - согласился я.
Мы молчали, я курил трубку. Это было дружелюбное молчание.
Через несколько минут Миген внезапно нарушила его:
– Я думаю, вы тоже, как и все остальные, считаете меня ужасной.
Меня это до того ошеломило, что я выпустил трубку изо рта. Трубка была пенковая, уже отлично обкуренная, а теперь она переломилась пополам. Я разъяренно вскрикнул:
– Видите, что вы наделали!
Реакцию этой девочки просто невозможно предвидеть. Вместо того, чтобы обидеться, она расплылась в широкой улыбке.
– А я вас прямо - таки люблю.
У меня стало тепло на сердце. Нечто подобное, думается, человеку (и, скорее всего, совершенно зря) могла бы, если бы умела говорить, сказать его собачка. Мне пришло в голову, что у Миген есть что - то общее с лошадью или собачкой. Определенно, она - не просто человеческое существо.
– Что вы сказали перед этой катастрофой?
– спросил я, заботливо собирая остатки своей любимой трубки.
– Говорила, что вы наверняка считаете меня ужасной, - ответила Миген, но уже не тем тоном, что прежде.
– А почему это я должен так считать?
– Потому что так оно и есть, - хмуро сказала Миген. Я резко прервал ее:
– Не будьте дурочкой! Миген покачала головой:
– - Вот именно. Я не дурочка, а люди только и считают меня такой. Понятия не имеют, что я про себя знаю, какие они на самом деле, и все время ненавижу их.
– Ненавидите?
– Да, - сказала Миген.
Ее глаза, меланхолические, недетские, не моргая, глядели на меня. Это был долгий, невеселый взгляд.
– Вы бы тоже ненавидели людей, если бы были на моем месте, проговорила она через минуту.
– Если бы были никому не нужны.
– Вам не кажется, что у вас действительно немного ум за разум зашел?
– Да, - вздохнула Миген.
– Люди всегда так отвечают, когда им говоришь правду. А это правда. Я никому не нужна и хорошо знаю - почему. Мама меня ничуть не любит. Может быть, я напоминаю ей отца, который ужасно обращался с нею и, насколько я слышала, был порядочным негодяем. Только матери не могут говорить, что не хотят своих детей, и не могут уйти от них. Или съесть их. Кошки сжирают котят, если не хотят их. По - моему, это очень мудро: никакой потери времени, никаких церемоний. А у людей матери должны сохранять своих детей и заботиться о них. Было не так уж плохо, пока меня могли отсылать из Лимстока в школу - вы же видите, что мама не хочет ничего другого, как жить с отчимом и мальчиками - и только с ними.
– Мне все еще кажется, что это у вас чистое сумасбродство, - ответил я медленно.
– Но, предполагая, что в сказанном вами есть хоть крупица правды, почему вы не уйдете от них и не начнете жить самостоятельно?
Она странно, не по - детски улыбнулась мне:
– Думаете, что я могла бы пойти работать? Сама зарабатывать себе на жизнь?
– Да.
– Каким образом?
– Можно было бы чему - то научиться. Стенографии, машинописи или бухгалтерии.
– Не думаю, что справилась бы. К таким вещам у меня никаких способностей. А кроме того...
– Что же еще?
Перед этим она отвернулась, а теперь снова медленно повернула голову ко мне. В покрасневших глазах стояли слезы. И голос у нее сейчас был совсем как у ребенка:
– А чего я буду уезжать отсюда? Чтобы все было так, как им хочется? Я им здесь не нужна, а я останусь. Останусь всем назло. Сволочи! Свиньи! Я всех тут в Лимстоке ненавижу. Они все думают, что я - безобразная дурочка! Покажу! Я им...
Это был детский глупо патетический приступ ярости. Я услышал чьи - то шаги по гравию за углом дома. Встаньте, - свирепо прошипел я.
– Идите в дом - вот туда через гостиную. И бегом в ванную! Умойте лицо! Быстро!
Она неловко вскочила и проскользнула через французское окно в комнаты почти в тот же момент, когда из - за угла появилась Джоан.
Я сообщил Джоан, что Миген будет обедать с нами.
– Отлично, - ответила она, - Миген я люблю, хоть она и похожа на подкидыша, словно бы ее когда - то нашли на пороге виллы. Но она занимательная.
***
До сих пор я почти не упомянул о канонике Калтропе и его жене. А ведь как он, так и его жена стоят упоминания. Своеобразные люди. Я еще не встречал человека такого же далекого от будничной жизни, как Калеб Дейн Калтроп. Его мир - это книги и рабочий кабинет. Зато миссис Калтроп всегда прекрасно ориентировалась в любой ситуации. Хотя советы она давала нечасто и никогда ни во что не вмешивалась, для беспокойной совести городка она была чем - то вроде всеведущего господа бога.