Двор. Баян и яблоко
Шрифт:
Оба обещали поговорить с Баюковым сразу же, как только тот вернется из города, — Степан поехал туда для «окончательного завершения всех хлопот в земотделе насчет прибытия трактора», как важно разъяснил Финоген.
После этой беседы, очутившись в непривычно тихом и пустом корзунинском дворе, Платон и Марина, впервые без боязни, крепко обнялись.
— Ну, Маринушка! Вроде уж конец нашим мукам завиднелся!
— Ох, и я верю, Платоша, верю.
Но когда, по возвращении Баюкова из города, Платон забежал к Финогену, оказалось, что старик еще не успел поговорить со Степаном.
— Лучше я потом поговорю с Баюковым насчет твоей просьбы, — объяснил Финоген. — Сейчас Степан вроде как в горячке готовится у себя на дворе «живой урок» показать. Старается, хлопочет мужик, чтобы все хорошо сошло. А как это событие пройдет, Баюкову вольготнее будет меня выслушать.
«Живой урок» назначен был на воскресенье, но еще за два дня уже вся деревня знала об этом.
— Эко, гляньте, люди добрые, — издевался Маркел, — совсем захвастался Степка Баюков, закружился, как пес за своим же хвостом… Хочет, бахвал, народ учить, как за коровой надо ходить…
Платон и Марина не замечали, что старик с домашними, запершись на крюк, подолгу сидели в комнате.
— В воскресенье поедешь на лесосеку, — заранее приказал старик Платону. — Запряжешь пару коней… и чтоб воз наложить по-свойски. Понял?
— Ладно.
— А ты, сношка богоданная, — и Маркел ткнул пальцем в плечо Марины, — тебе в воскресенье дома работа найдется… и, значит, отлучаться не сметь! Поняла?
— Поняла.
— То-то.
Чем ближе подвигалось время к воскресенью, тем все беспокойнее чувствовал себя Степан Баюков.
— Интерес к моим нововведениям большой… учтите это, Липа, — говорил Баюков, даже надувая щеки от важности. — Народу придет много, учтите.
— Не беспокойтесь, Степан Андреич, учту, — отвечала домовница, сдерживая улыбку. — Сверх программы, как говорится, я еще целую бадейку квасу поставила, квас будет замечательный… учтите! — и тут домовница смешливо фыркнула.
— Липа! Вы моя опора! — восторженно крикнул Баюков и, забавно, по-петушиному, вскинув голову, затопал в новый коровник, еще и еще раз оглядеть его, все ли в порядке.
— Да уж будет вам! — кусая губы, говорила домовница. — Ведь уж все хорошо!
— Проверить надо, Липа дорогая! — важно отвечал он.
В субботу Степан даже раньше, чем обычно, вернулся с поля. Он был до такой степени озабочен всем предстоящим назавтра, что даже среди ужина ложка его часто словно застывала в воздухе. Липа и Кольша смешливо переглядывались, и наконец, девушка, лукаво морща губы, сказала:
— Уж хватит вам, право… этак скоро вы совсем от еды отобьетесь.
Баюков только отмахнулся, а после ужина вдруг предложил:
— Давайте-ка проверим еще раз, как себя ведет Топтуха.
— На ночь глядя, Степа? — усомнился младший брат. — Утром же лучше.
— Утром само собой, — упрямо ответил Степан. — Бери фонарь, Кольша!
В коровнике было в меру прохладно, приятно пахло отрубями и сеном. Корова стояла около кормушки и мирно жевала под ночным ветерком, врывающимся в полуоткрытое оконце. Баюков поднял над ней фонарь. Топтуха спокойно глянула на хозяина большим круглым глазом, будто выражая этим свое хорошее самочувствие.
Липа провела ладонью по теплому выпуклому боку Топтухи.
— Ей-ей, добрая стала коровка! — довольно произнес Баюков и тоже погладил Топтуху. Рука его натолкнулась на легкие пальцы Липы. Он сделал было движение, чтобы нежно сжать их, но Липа спокойно отняла свою руку и ровным голосом сказала:
— По-моему, все здесь в порядке.
«Строга-а!» — уважительно подумал Баюков.
В воскресенье с утра Баюков провел репетицию «живого урока», еще и еще раз желая проверить, как будет выходить Липа, как под взглядами десятков глаз будет готовить Топтуху к дойке.
— Да знаю я все это, каждый день так делаю, — пыталась возражать Липа. Но Баюков все с тем же озабоченно-важным выражением лица убеждал ее:
— Надо, Липа дорогая, надо. Ведь наступает очень ответственный момент… Ну… еще разок покажите, как вы садитесь на скамеечку, как полотенцем орудовать будете…
— Ах… да что вы так волнуетесь, право! — чуть сердито засмеялась Липа. — Я свое знаю!
Но все-таки накинула на плечо полотенце, взяла в одну руку новенькое оцинкованное ведерко, а в другую низенькую скамеечку, пошла в коровник — опять и опять проверить, как будет вести себя Топтуха.
— Ну, видите же, корова стоит смирненько! — смеялась Липа.
За этим занятием и застал их Жерехов.
— Ага, репетируете? — догадался он, окидывая своим острым взглядом чисто убранный двор.
— Николай Петрович, здравствуйте!.. А мы тут вот опять… — и Липа, улыбаясь и вытирая руки вышла навстречу секретарю волячейки.
— Ну что ж, понятно, — одобрительно сказал Жерехов, здороваясь с Баюковым.
— А, да вы, я вижу, и коровье жилье украсили! — заметил он.
Стены Топтухиного хлева, покрашенные охрой, наличники оконцев и двери ярко-зеленого цвета весело блестели свежей краской.
— Это я красил! — со счастливым лицом объявил Кольша.
— Да, да… всем работы хватало! — с широкой улыбкой подтвердил Баюков. — Ведь если хочешь свой культурный опыт показать людям, так уж все надо предусмотреть.
«Он иногда увлекается… ну, совсем как мальчонка», — подумала Липа с ласковой снисходительностью; ей в то же время и нравилась эта черта в нем.
Рассказывая Жерехову обо всем, какие улучшения в своем хозяйстве он сделал «на основании прочитанных научных книг», Степан, как всегда увлекаясь мыслями о будущем, опять забыл о мучивших его неприятностях, о враждебном ему корзунинском дворе.