Двор. Книга 1

Львов Аркадий Львович

— Нет, — сказал Иона Овсеич, — она не была левша: у нее все было на своем месте. А у четвертой группы критиков как раз не все на своем месте — они твердят на все голоса, что большевики качнулись вправо. Если перевести это понятие с политического языка на обыкновенный, получается, что большевики отказались от диктатуры пролетариата и выступают за советскую власть, но без большевиков, то есть без самих себя.

Мадам Малая засмеялась первая, вслед за ней рабочий президиум и все люди в зале, потому что на идиотские обвинения критиков из четвертой группы можно было реагировать только смехом.

— Им надо собрать по пятнадцать копеек на пятнадцатый номер! — предложил Граник,

и люди засмеялись еще веселее: пятнадцатый номер трамвая идет на Слободку, где областная больница и сумасшедший дом.

— Зачем деньги? — развел руками доктор Ланда. — Мы выделим для них карету — одну, две, три, сколько надо.

— Предложение доктора Ланды запишем в протокол, — объявила мадам Малая. — Кто за?

В один миг все, как по команде, подняли руки за и не хотели опускать, хотя докладчик и председатель уже давали отбой, потому что шутка чересчур затянулась.

— Товарищи! — Иона Овсеич вынужден был повысить голос. — Четвертая группа критиков не последняя: есть еще одна. На нее можно было бы вообще не обращать внимания, если бы она не утверждала, что новая Конституция сводит на нет демократию в СССР. Конечно, смешно доказывать: это слон, потому что впереди у него имеется хобот, — но иногда приходится. Последняя группа критиков кричит на все лады, что в СССР по-прежнему разрешается только одна партия — откуда же, мол, демократия? Да, отвечаем мы, одна, коммунистическая партия большевиков, а вы, господа, хотели бы еще лейбористов, консерваторов, монархистов и, будем говорить прямо, фашистов? Не выйдет, господа в цилиндрах! У нас нет враждебных классов, у нас есть рабочие, крестьяне и трудовая интеллигенция — так зачем им еще партии, которые садились бы народу на голову и пили из него кровь! Нет, господа, нам хватит и одной партии, партии большевиков, и не нужно никакой другой!

Последние слова Иона Овсеич произнес очень громко, и впечатление было такое, как будто доклад уже окончен, президиум и люди в зале зааплодировали, сначала сидя, потом Клава Ивановна встала, вслед за ней президиум и все участники, в зале раздались восторженные возгласы «ура!», люди подхватили, бурные аплодисменты перешли в овацию.

После овации мадам Малая, в порядке ведения собрания, предложила присутствующим задавать вопросы, но оказалось, она немножечко поспешила: докладчику предстояло осветить еще пункт первый из третьей категории поправок к проекту Конституции. Авторы этого пункта говорили, что к словам «государство рабочих и крестьян» нужно добавить: «и трудовой интеллигенции». Правильно это или неправильно? Нет, это неправильно, точнее сказать, это абсолютно неправильно и глубоко ошибочно. По мнению авторов пункта выходило, что интеллигенцию можно поставить в один ряд с рабочими и крестьянами. Но всякий, кто внимательно читал Маркса, знает, что рабочие и крестьяне — это классы, а интеллигенция — лишь классовая прослойка, классом она никогда не была и никогда не будет. Если говорить конкретно, Степан Хомицкий — это класс, а Ланда — это прослойка, потому что Степан Хомицкий — водопроводчик, то есть рабочий, и создает материальные ценности своими руками, а Ланда — доктор, то есть его задача — просто обслуживать людей по линии медицины.

— А кто я? — вскочил Граник. — Я хочу знать, кто я.

— Ты болтун, — ответила под общий смех мадам Малая, — и сядь на свое место.

Степан Хомицкий и доктор Ланда, которые послужили материалом для конкретного примера, переглянулись, Степан чуть-чуть свысока, хотя чувствовалось, что сдерживается, невольно, просто по-человечески, хотелось даже немножко пожалеть доктора Ланду, однако спустя минуту ситуация заметно переменилась: докладчик

объявил во всеуслышание, что хотя интеллигенция не класс, а прослойка, но она пользуется такими же правами, как рабочие и крестьяне, во всех сферах хозяйственной, политической и культурной жизни страны. Теперь доктор Ланда вполне мог взять реванш, и никто бы за это не судил его, однако он держался по-прежнему, как еще до разъяснения, тихо и скромно.

У третьей категории поправок был и другой очень важный пункт — насчет права каждой республики свободно выйти из СССР. Авторы поправки предлагали исключить статью семнадцатую из Конституции на том основании, что она предоставляет каждой республике право выхода, а практического значения это не имеет, так как никто и никогда выйти из состава СССР не захочет.

— Наоборот, — вставила мадам Малая, — другие страны еще будут просить, чтобы им разрешили войти.

— Это правильно, — Иона Овсеич поднял палец и улыбнулся, — но настоящая демократия требует, чтобы право, которое принадлежит вам, так и принадлежало, а хотите вы им пользоваться или нет — это уже ваше личное дело.

— Нет, — стояла на своем Клава Ивановна, — когда тебе дают то, что тебе не нужно, в конце концов начинаешь думать, а вдруг пригодится.

— Нет, — решительно возразил товарищ Дегтярь, — так может рассуждать одна отдельно взятая личность, а целая республика, в которой миллион или десять миллионов населения, так рассуждать не может. Следовательно, надо поступать, как требует настоящая демократия, потому что миллион или десять миллионов человек не могут все сойти с ума в один момент.

Ответ товарища Дегтяря получил стопроцентную поддержку, и мадам Малая сказала: хорошо, она сдается, но к этому вопросу она еще вернется в личном порядке.

Теперь, объявил докладчик, он дошел уже почти до самого конца и остается только отметить факт всемирно-исторического значения новой Конституции, а именно: то, о чем мечтали и продолжают мечтать миллионы людей в капиталистических странах, уже осуществлено в СССР, и, наряду с этим, приятно, радостно знать, что кровь, обильно пролитая нашими людьми, не прошла даром.

Произнеся заключительные слова, товарищ Дегтярь громко захлопал, вытянув руки в сторону зала, Ефим Граник сложил ладони рупором и закричал «браво! браво!», но тут же его голос перекрыло могучее, как будто люди шли в атаку, «ура!».

Когда овация пошла на спад, Клава Ивановна сообщила, что поступило предложение направить приветствие в Москву, Кремль, товарищу Сталину. Последние слова покрыл новый взрыв аплодисментов, но эти слова можно было вообще не произносить, потому что они прозвучали в душе у каждого еще до того, как мадам Малая открыла рот, чтобы произнести их вслух.

Аплодисменты означали полное одобрение новой Конституции и предложения насчет телеграммы. В связи с этим появилась возможность перейти к следующему пункту повестки дня: вопросы и выступления по докладу. Что касается вопросов, объяснила Клава Ивановна, они могут быть самые разные, так как Конституция охватывает все стороны международной и внутренней жизни СССР.

Первый поднялся для вопроса Ефим Граник, и хотя ничего особенно смешного в этом не было, люди смеялись, потому что заранее предвидели: первый вопрос будет у Ефима Граника.

— Товарищ докладчик, новая Конституция, а также закон разрешают единоличникам и колхозникам держать как свою корову, так домашнюю птицу. Для этого у них имеются разные помещения — сарай, курятник, хлев и другие. А я имею право держать свою корову? Если да, кто должен обеспечить меня хлевом?

Иона Овсеич выждал полминуты и, убедясь, что вопрос изложен полностью, пожал плечами: